Добыча хищника
Шрифт:
– Он не виноват, я просто не рассчитала силы, когда делала этот порез, – прошептала Эля на ему на ухо, касаясь теплым дыханием его кожи, – он старался не делать это слишком часто…
– Он что… пил твою кровь? – опешил Суров. – Чертов кровосос!
– Он сказал, что в доме есть все, что нужно… Даже еда… – ее тихий шепот был лучшим доказательством того, что гуманоид не заслуживал даже сносной смерти.
– В самом деле? – ехидно заметил Суров, толкая дверь ногой и быстро сбегая
– Он придет за мной, если увезете…
– Переживу как-нибудь.
– Я его люблю.
Константин стиснул зубы. Изловчившись, он открыл дверь «Патриота», и усадил Элю на сидение. Заглянув ей в глаза, беспечно ответил:
– Разлюбишь. В твоем возрасте это сплошь и рядом. Ничего серьезного.
Она смотрела на него сквозь полуприкрытые веки. Такая хрупкая.
– Я люблю его больше жизни.
– Юношеский максимализм, Эля.
– Я хочу всегда быть только с ним…
– Синдром жертвы.
Она слабо улыбнулась, потому что Суров был способен на любую отговорку, лишь бы не воспринимать ее слова всерьез.
– Тебе Воробей передал воду и печенье. Прости, это не самый полезный завтрак, но сейчас тебе нужно поесть что-нибудь сладкое, – хорошенько укутав ее в одеяло, он положил пакет ей на колени, – нужно поторопиться, малыш.
– Пожалуйста… я не хочу уезжать, – попросила она. – Тай все-равно заберет меня.
– Ну это мы еще посмотрим. Не списывай меня со счетов раньше времени, хорошо?
– Инна Владимировна посмотрит меня, и я вернусь.
– Не думаю.
Суров сел за руль и сдал назад, выезжая на дорогу.
– И больше не строй планов по спасению мира за моей спиной, маленькая заговорщица, - увидев, что она возиться с бутылкой, он притормозил и напоил ее из своих рук: – Какого черта этот чужак сделал это с тобой?
– Ему было трудно сдержаться.
– Не оправдывай его, Эля. В этом случае он, вообще, не должен был тебя трогать. Подумай, что именно ты значишь для него.
Она насупилась. Конечно, она понимала, что ее ненаглядный Тай едва ее не прикончил.
– Как ваша рука? – вдруг спросила она.
– Спасибо за заботу, малышка. Я в норме.
Эля покраснела. Возможно, его обращение задевало какие-то болезненные струны в ее душе?
– Не хочешь, чтобы я тебя так называл?
– Просто… – она спряталась в одеяло по самый подбородок, – вы поцеловали меня.
– Эм… – Константин почувствовал, что смущается, как школьник, – ага.
– Больше никогда не делайте так.
Положив на руль кисть, он с усмешкой взглянул на нее:
– Запрещаешь?
– У меня… – она запнулась, и, несмотря на бледность, на ее щеках вспыхнул румянец: – другой мужчина.
–
Конечно, Суров не скупился на бахвальство. Но он понимал совершенно точно, что не так-то просто вытравить из сердца этой девочки поганца, который засел там, словно рыболовный крючок.
***
Преданность Хатико меркла перед моим желанием снова оказаться рядом со своим мужчиной. Кто станет отрицать, мне положена волшебная пилюля под названием Тайгет Касар. Ее следует принимать внутрь, строго по расписанию…
А все, что между этими приемами, – гнетущая реальность, от которой мне хотелось бежать прочь без оглядки.
– Давление низкое. Анализы плохие, – покачала головой Инна Владимировна, подключая капельницу, – это ж надо было придумать, Эля!
Она метнула взгляд в сидящего на стуле Сурова.
– Ей положен постельный режим, подполковник. Это не шутки! Что за идиоты ей помогали? Чья это, вообще, идея?
Она не ругалась на меня. Напротив. Зная ее, эту черствую грубоватую женщину, я лишь глупо улыбалась.
– А ты не смейся, стрекоза! Посмотри на себя! В кого превратилась? У тебя истощение… А вы, – и она засунула руки в карманы халата и нахмурилась: – подполковник! Взрослый человек! Военный! Вы избегаете меня, что ли? Я несколько раз просила вас зайти! Вы хотите добиться сепсиса? Я же вижу, что швы воспалились!
Суров тоже улыбался.
Больная рука – это меньшая из его проблем.
Но все-таки он позволил Рудовой делать все, что той необходимо, и даже не возмущался. Иногда наши взгляды соприкасались, и мы опять испытывали странное единство. Оба искалеченные и влюбленные не пойми в кого. Оба безответно. Забавно, что мы с ним настолько разные, но так сильно похожи.
Закончив с Суровым, она велела ему ждать на кушетке, а когда он всунул в рот сигарету, нахально выхватила и молча бросила в урну. Константин выглядел при этом страшно оскорбленным, но даже голоса не подал. В пределах медпункта он был лишь пациентом и преспокойно с этим мирился.
– Полежите спокойно, детки, – усмехнулась она, стягивая перчатки. – Я скоро вернусь.
Хлопнула дверь, и воцарилась тишина.
Мы с Константином лежали на койках друг напротив друга.
– Товарищ-подпо… – начала я, желая напомнить ему, что мне следует до темноты вернуться в дом, из которого он меня забрал.
– Ты хоть когда-нибудь преодолеешь этот психологический барьер, Эля? – спросил он, глядя в потолок. – Я такой старый для тебя?
– Сколько вам лет?
– Тридцать шесть.