Добыча хищника

Романова Елена

Мне захотелось забыть о том, что произошло, и просто поверить, что теперь все будет по-другому, ведь я спасена. Но я не чувствовала себя в безопасности. Существо, убившее мою семью, возможно, придет и за мной.

Неожиданно дверь в бокс открылась.

– Привет, – на пороге обозначился бритоголовый худой парень в халате. – Ник… Никита, – представился он. – Кашу будешь? Не сладкая, но с маслом.

Он был одним их пациентов, потому что рука у него была забинтована по самые пальцы. Ему было лет девятнадцать, и я с горечью подумала, что он

мог бы жить совершенно другой жизнью. Как и я.

– Буду, – я медленно сползла с койки, почти не чувствуя головокружения. – И чай, – кивнула на кастрюлю с пронумерованной крышкой.

Никита вкатил в бокс тележку.

– Ты как тут оказалась? – широко улыбнулся он. – Здесь за сто километров ни одной симпатичной девушки.

– У меня все погибли…

Рука Ника дрогнула. Он щедро наполнил тарелку кашей, налил мне сладкий, теплый чай.

– Прости, – вымолвил виновато. – Очень мало выживших сейчас… раньше они меньше трогали военных. Ты видела, что они подвешивают их вниз головой, полностью обескровливая?

Я покачала головой, стискивая зубы из-за острого приступа тошноты.

– Ты не бойся. Сюда не совались. Было несколько случаев, когда кто-нибудь из них попадал под прожектора, но за ограждение никогда.

– Почему?

– Я думаю, им не в кайф убивать раненых. Они ценят, прежде всего, удовольствие.

– Думаешь? – я сделала несколько крошечных глотков чая, ощутив, как потяжелело в желудке.

– Их выставляют тупоголовыми паразитами, – произнес юноша. – Но, если немножко подумать, – он постучал пальцем по виску: – вырисовывается интересная картина: если бы они хотели, они бы уничтожили нас за несколько недель, но война длится уже пять лет. Они убивают, не торопясь. Выжимают максимум из процесса. Здесь для них шведский стол, «all inclusive»… – задумчиво проговорил Никита, вдруг вспоминая, что не угостил меня хлебом: – Ты городская?

– Из Москвы, – я с благодарностью приняла два подсушенных кусочка.

– А я из деревни, – улыбнулся Никита. – У нас там держали скотину. Под убой. С этими тварями также. Мы для них что-то вроде шашлычка к празднику.

Никита схватился за тележку, и я будто очнулась:

– У тебя не будет телефона? Ненадолго.

– Только ненадолго, – снова улыбнулся он, доставая смартфон из кармана халата.

– Мне нужно пятнадцать минут, – попросила я, желая остаться в одиночестве: – Спасибо.

Ник задвинул дверь бокса и ушел.

Я рухнула на койку, по памяти набирая номер мамы, будто бы в этом был смысл. Я никак не могла поверить, что ее нет. Что она больше никогда не скажет: «Зачем ты опять так накрасилась, зайчонок? Разве сейчас это модно?» А я протяну в ответ: «Ты ничего не понимаешь, мам!»

Слушая гудки, я ощутила, что задыхаюсь от волнения. Сердце стучало в ушах и висках, к горлу подступила тошнота.

Неожиданно гудки оборвались, и я услышала через динамик шум ветра и звуки улицы.

– Мама? –

почти закричала, чувствуя, как меня накрывает эйфория. – Мамочка! Пожалуйста… скажи что-нибудь… ты можешь говорить? Мама!

Я предвкушала, что услышу ее голос. Возможно, мольбы о помощи! Быть может, звуки рыданий. Я была готова ко всему, но…

…в трубке раздался низкий мужской смех, такой издевательский и грубый, что я обомлела.

Все внутри у меня снова омертвело. Я почувствовала, что сердце будто давят в тисках.

– Кто это? – спросила в надежде, что телефон нашел кто-то из проезжающих мимо водителей.

– Здравствуй, малышка.

Этот голос!

Земля ушла у меня из-под ног.

Я вспомнила, как чужак шептал, присев передо мной на корточки, когда я корчилась от боли. Это был он – убийца моей семьи!

– Как я рад, что ты позвонила. Ты уже успела соскучиться?

Я не могла вздохнуть – слишком страшно, слишком много эмоций. И ярость, которая включилась по щелчку пальцев… Даже больше – жажда его крови. Я до дрожи хотела, чтобы он сдох в мучениях!

– Где моя мама? – сдавленно зашипела я в трубку.

– А как ты думаешь, зайчонок?

«Зайчонок», – так я была записана в мамином телефоне.

– Что ты с ней сделал?! – заорала я.

Слезы брызнули из глаз. Нет, это не были слезы жалости к себе, это была слепая ненависть и бессилие.

– Ну, малышка, не плачь, – его шепот был таким горячим и липким, что меня передернуло. – Твои слезы – только мои. Я хочу не только слышать их, но и видеть, ощутить их вкус. Такие соленные, как и твоя кровь.

– Что ты сделал с мамой?!

– Убил. Это было очень приятно. Почти так же хорошо, как и с твоей сестрой. Но Ангелину я еще выпил всю, до последней капли. Пока я трахал ее, я наслаждался ее изысканным вкусом.

Я резко убрала телефон от уха, не в силах это слышать. Я беззвучно орала в потолок, не понимая, за что эта тварь так хладнокровно мучает меня.

Резко выдохнув, я приказала себе успокоиться. И снова поднесла телефон к уху.

Я не доставлю ему удовольствия своими слезами, мольбами или страхом. Если он идет за мной, то я сделаю все, чтобы этот путь принес ему лишь страдания.

– Зачем ты забрал телефон?

– Хочу найти тебя. Мне так жаль, что я не поставил скихр. Я буду опечален, если тебя присвоит кто-то другой. Ты должна быть моей, Эля. Я как раз смотрел ваши совместные с Ангелиной фото. Вы здесь такие веселые и беззаботные малышки…

– Что с моим отцом, урод?

– О, не говори о нем… я хотел, чтобы он насладился тем, что я делал с твоей матерью. Но он испортил мне все веселье, сдохнув раньше времени.

Меня ослепила ненависть, и я закричала в трубку:

– Ненавижу тебя! Ты пожалеешь о том, что сделал. Я убью тебя! Убью!

– Тогда я просто обязан найти тебя, Эля.

– Оставь меня в покое!

– М-м-м… дай-ка подумать, – и он выдыхает коротко: – Нет.

– Зачем… за что?!

– Я голоден.