Добыча хищника

Романова Елена

– Все в порядке? – встревожено спросил он. – Что-то случилось?

На самом деле, Суров посещал Севастьянова настолько нечасто, что взволнованность последнего можно было понять.

– Все прекрасно, за исключением одного, – отозвался Константин. – Девчонка, которую я подобрал на дороге, выделывает фокусы. Информация дошла до Шилова.

– Что она хотела?

– Поговорить с вами.

– Со мной? – изумился профессор.

– Нужно поехать в Васильевскую резервацию. Собирайтесь. Одна из этих тварей охотиться

на девчонку, у нас не так много времени.

– Но что мне делать с ней?

– Это мои проблемы, – сухо отозвался Суров.

Совсем скоро они оказались на вертолетной площадке. Константин снова курил, наблюдая, как садится солнце, зажигая над степью оранжевый туман. Ему не хотелось думать, что в отношении этой девушки придется принимать какое-то решение. Если она знает то, что знать не должна – это плохо. Очень плохо.

Когда они прибыли в Васильевскую, уже стемнело и были включены фонари. Спустившись в бывшее бомбоубежище, душное, как закупоренная банка, Суров ощутил неприятное предвкушение.

Эля сидела за столом с чертовой шитой раной на лбу, с ссадинами на губах и щеке, с грубо зачесанным светлым хвостом, таким небрежным, будто она только что проснулась. Одета в военный комбинезон цвета хаки с мальчишеского плеча.

У Сурова потеплело где-то внутри – неясно, с какого перепугу. Краска бросилась в лицо, и он вдруг смутился, ощущая себя полным идиотом.

Он даже не сразу заметил главного врача госпиталя, которая разглядывала пришедших с надменным лицом, будто их визит отнимал слишком много ее времени. Поджарая, с короткой стрижкой, тонкими недовольно изогнутыми губами и цепким, по-мужски открытым взглядом, она побуждала Сурова искать причины выдворить ее за порог.

– Подполковник Суров, – представился он.

– Рада, что вы прибыли лично ради этой пустяковой просьбы, – женщина поднялась из-за стола и протянула руку: – Инна Владимировна. Рудова.

– Мне не хочется создавать вам проблемы, – Суров убедился, что ее рукопожатие было крепким, сухим и горячим.

– У нас будут проблемы, если сюда явится один из чужаков, – ответила она, потряхивая теперь руку Севастьянова. – Девушка не может здесь остаться.

– У нее нет метки, – заметил тот, поправляя очки выверенным движением пальца.

– Но у нее появился персональный почитатель. Я знаю, это не заканчивается ничем хорошим, – со знанием дела сказала Инна, пронзая Севастьянова хмурым взглядом. – У меня здесь люди. Раненные.

Суров усмехнулся.

Похоже с тех пор, как Эля получила собственного сталкера, она перестала быть человеком и превратилась для окружающих в большую ходячую проблему. Пожалуй, самое лучшее, что она могла сделать – раствориться в воздухе.

– Я хотела поговорить с Алексеем Станиславовичем, а потом хоть в шею гоните, – вдруг подала голос Эля, и все, кажется, вспомнили, что она не предмет мебели.

По крайней мере,

на лицах присутствующих проступило крайнее изумление.

Она развернулась на стуле и обвела всех взглядом. Когда ее горячий рассерженный взгляд коснулся Сурова, тот неосознанно потер шею, будто получил нагоняй от командования. Хотя нет… он просто испытал чувство вины от того, что ничего не мог сделать. Эля – покойница, все в комнате это знали. Через пару дней она станет изысканным деликатесом для одного из гребанных засранцев, превративших Землю в кровавый ад.

Впрочем, если девушка осведомлена о проекте, ее придется устранить раньше.

– Зачем вы хотели меня видеть, Эля? – профессор опустился на стул рядом с ней.

Она указала взглядом на Инну, будто не желая говорить при ней, и Сурова пронзил разряд тока – девчонка точно что-то знает.

– Вы не могли бы оставить нас наедине с этой девушкой? – обратился он к Рудовой.

Пожалуй, он сознательно избегал ее имени. Произнести его, поворочать во рту, выдохнуть – тоже самое, что признать: Черникова Элеонора больше, чем очередная задача в перечне его дел. И она вовсе не заслуживает того, чтобы от нее попросту избавились.

– Пожалуй, сделаю еще кофе, – сказала Инна, зажимая пальцами переносицу. – Вам принести?

– Пожалуйста, черный. С сахаром. Покрепче, – откликнулся Суров.

Профессор же был слишком встревожен, чтобы хоть что-то пролезло ему в горло. Он успел хорошо изучить Константина и поэтому искренне волновался за судьбу несчастной девушки.

Когда Инна поднялась и зашагала к двери, Суров отчетливо услышал биение собственного сердца. Ему показалось, что его «ПЛ[1]» жжет ему бедро.

– Нам пришлось пригнать сюда вертолет, – сказал он язвительно, когда дверь за Рудовой закрылась.

Эля метнула в него рассерженный взгляд.

Вряд ли она знала, что значило поднять в небо «Ансат». Разумеется, ее больше заботила собственная жизнь, чем его бюрократические проволочки.

– Я хотела говорить только с Алексеем Станиславовичем, – заявила она.

– Ты давай лучше излагай, – сухо ответил на это Суров. – Здесь тебя не оставят, понимаешь? А у нас тоже свои задачи…

Эля отвернулась.

Расплачется, что ли…

Константин ненавидел слезы, особенно женские.

– Вы кого-то держите на той базе? – между тем ее голос звучал твердо.

До того твердо, что Суров не сразу осознал, что она спросила, а когда смысл сказанного дошел до него и пронзил, точно раскаленная игла – насквозь – он едва сдержал сдавленное шипение.

– Это один из них? – Эля вдруг повернулась, вглядываясь в лицо Константина. – Чужак?

На его лице дрогнул мускул.

А еще…

… он, черт возьми, не хотел убивать ее.

Он – военный офицер. Он – тот, кто давал присягу, кто должен защищать таких, как эта девушка.