Дочь атамана
Шрифт:
Но он уже не был в этом так уверен.
Утро выдалось хмурым, под стать его настроению и настроению Саши Александровны.
Она снова была в мужском костюме, объявив, что в город они поедут верхом и зря запрягали коляску. Весь ее вид — отстраненный, холодный, сердитый — говорил о том, что Гранин еще не прощен и скоро прощен не будет.
Так оно и лучше, сказал себе он, все равно управляющий здесь долго не задержится.
И так жаль стало парка, которого Гранин уже не
Гранин едва успел отскочить, не понимая, отчего старый почтенный конь сошел с ума, а у того даже пена выступила, и Шишкин со Степановичем едва удерживали рвущегося жеребца. Ржание становилось все отчаяннее, жалобнее, летели во все стороны комки снега, земля и небо перевернулись, откуда-то появилась Марфа Марьяновна и резко махнула рукой на Гранина, а потом и на животное.
Холодные мелкие капли попали ему на лицо, и конь, наконец, успокоился. Только крупно дрожал, хрипел, поводя вокруг наполненными ужасом глазами.
— Святая вода, — в резко упавшей тишине сообщила Марфа Марьяновна и пошла в дом.
Гранин обернулся, часто моргая, на Сашу Александровну — она так и стояла возле крыльца, наблюдая за происходящим молча и неподвижно.
— Приведите ему другую лошадь, — коротко сказала она, — мы поедем только вдвоем.
Шишкин посмотрел на потерянного управляющего, на решительную, мрачную хозяйку, переглянулся с Семеновичем и повел несчастного жеребца на конюшню, не смея перечить.
Никто не смел, когда у Саши Александровны прорезался лядовский характер.
Усадьбу они покинули молча и долгое время неторопливо вели лошадей по заваленным снегом проселочным дорогам. Потом Саша Александровна придержала свою Красавицу, и Гранин замедлился тоже.
— Проклятие, стало быть, — проговорила она, не глядя на него. — Значит, вы не шутили тогда?
— Не шутил, Саша Александровна, — угрюмо ответил Гранин, мечтая провалиться под землю и не испытывать нового унижения.
Вчера она пощадила его, пережила известие о предательстве, но сегодня ее милосердию предстояло новое испытание.
Любой разумный человек прямо сию минуту велел бы отправляться на все четыре стороны.
— Как это произошло? — помедлив, Саша Александровна все-таки взглянула на него. Глаза ее были темны и мятежны — в то время как у самого Гранина не было даже искры внутри, побудившей бы его бороться с судьбой.
— Я умирал, — неохотно проговорил он, не желая вспоминать тот день, — наверное, почти умер. Меня силком вытащили с того света. Проклятие — это цена, которую приходится платить за то, что я оказался жив против своей воли и всех законов божьих.
— От чего вы умирали?
— От горя. Меня
Что-то вспыхнуло в глубине ее глаз, да и только.
— И что же дальше? — спросила она требовательно и нетерпеливо.
— Дальше я уеду. Не думайте, что я собирался тяготить вас и долее…
Саша Александровна так быстро замотала головой, что мохнатая шапка слетела с ее головы и упала в сугроб.
— Не то! — закричала она яростно. — Что будет дальше с вами?
— Я не знаю.
Он не слишком ловко спешился, поднял ее шапку и старательно отряхнул от снега.
— Как это не знаете? — она резко вырвала из его рук соболий мех и раздраженно, криво натянула ему на макушку. — Вы же ходили и к ведьме, и к цыганке! Зря ходили?
— Ведьма посоветовала мне молиться, а цыганка — выторговать у черта свою свободу.
— Значит, будете молиться и торговаться, — свирепо заключила Саша Александровна. — Я разве чудовище, способное выгнать человека в несчастии? Вы за кого меня принимаете, Михаил Алексеевич? Мало что врете, мало что шпионите, мало! Еще и держите меня за душегуба! Ах, идите вы к черту, — и она пришпорила коня, оставив его одного.
Гранин смотрел ей вслед, и восхищения в это мгновение в нем было больше, чем печали.
Он не успел еще решить, куда ему направиться дальше — вернуть ли сначала Полушку в усадьбу или оставить лошадь здесь, сама найдет дорогу домой, — как Саша Александровна снова вернулась.
— Этот старик, великий канцлер, он сделал это с вами? — закричала она издалека.
— Его колдун, валах по имени Драго Ружа, — негромко ответил Гранин, но она каким-то чудом услышала. Зашипела сердитой кошкой, объехала его по кругу.
— Ну и что стоите? Мы, кажется, ехали в город, — воскликнула гневно.
— Саша Александровна, я вовсе не… — начал было он, и тут она лихо слетела из седла, очутилась прямо перед ним, быстро стянула варежку и коротко, без замаха, влепила пощечину.
От неожиданности голова Гранина мотнулась в сторону, щеку обожгло, но Саша Александровна не дала ему времени опомниться, толкнула обеими руками в грудь, повалила в сугроб, едва не под копыта, навалилась сверху.
Ее лицо оказалось совсем близко — искусанные губы, розовые от холода щеки, красный нос и сверкающие угольки глаз.
— Как же вы утомительны со своей жертвенностью, — кричала она, черпая голыми руками снег и кидая ему в лицо, — что, после смерти вашей жены и ваша жизнь закончилась? Нет уж, голубчик, я вас заставлю! Вы у меня научитесь! Станете бороться как миленький! Вот кого я не терплю — так это трусов! Уныние — страшнейший из грехов!
Наконец она выдохлась.
Села, тяжело дыша.
Смотрела с вызовом.
Гранин тоже приподнялся было, а потом снова повалился физиономией в снег и засмеялся.