Дочь атамана
Шрифт:
Опасность, которую нельзя встретить со шпагой в руках, была в диковинку, но Саша велела себе не унывать.
Никто — ни великие канцлеры, ни их страшные колдуны, ни черти, ни вольные атаманы — впредь не посмеют обижать человека, которому она пообещала свою защиту.
Глава 16
К усадьбе Гранин подъезжал в смятении — утренний конфуз со взбесившейся лошадью, должно быть, изрядно напугал дворню. Как-то теперь на него будут смотреть? Со страхом
Он ведь даже не сможет объясниться, уж больно невероятной и дикой была его история.
Мучительно ломило в висках, от холода все тело стало будто стеклянным, с непривычки к верховой езде болела спина и все, что ниже, и кобыла под ним проявляла все больше раздражения, и Гранин боялся, что вовсе не доберется сегодня до конюшни.
Однако вот она, подъездная аллея со стройными рядами строгих голых деревьев, уже было видно несколько струек дыма от дома и пристроек, еще несколько мгновений — и Саша Александровна легко слетела с лошади, бегом направляясь к широким ступеням.
— Груня, — кричала она, расстегиваясь на ходу, — Груня, поди сюда!
Двери за ней захлопнулись, а Шишкин держал лошадь Гранина под уздцы, помогая ему сползти вниз.
— Иваныч, — неловко попросил он, наконец ощутив под ногами твердую землю, — подготовь упряжку — нужно будет привезти из города модистку для Саши Александровны, мадемуазель Вебер. Она живет на Гороховой улице. Вместе со всеми котомками.
— Привезем, барин, — охотно откликнулся Шишкин, и Гранин наконец поймал его открытый, хитрый и ясный взгляд. Не было там ни ужаса, ни неприязни, ни жалости. — А ты ступай-ка на кухню, вон замерз как, чисто сосулька! Пусть тебя бабы горячим сбитнем напоят.
— Послушай, — мучительно начал Гранин, — то, что было утром…
— Тю, — перебил его Шишкин, — думаешь, я первый раз вижу человека, от которого лошади бесятся? Эка невидаль! Да у нас на заставах был солдат, который весь шерстью покрылся и жрал только сырое мясо. Зубы были — во! В полнолуние выл, как шакал…
— И что с ним случилось после?
— Знамо что, помер, сердешный!
Лицо Гранина разочарованно вытянулось, и Шишкин засмеялся, похлопав его по плечу:
— Снарядом голову оторвет — кто угодно помрет!
На кухне Анна, новая повариха, так стремительно кромсала лук, что у Гранина даже слезы выступили. Марфа Марьяновна бросила натирать вилки и захлопотала: налила из чугунка в печи тарелку густых горячих щей, подала краюху хлеба, придвинула большую кружку сбитня и села напротив, подперев руку щекой.
— Ловко ты со святой водой, — пробормотал Гранин, не решаясь взяться за ложку. От голода сводило желудок, но позор его был так велик, что беззаботно уплетать щи казалось немыслимым.
— Ты ешь, ешь, — строго сказала кормилица, — с пустого брюха мало толку.
В кухню влетела Груня, красная и взволнованная.
—
— Готовь комнату, Груня, — вмешался Гранин, — Сашу Александровну здесь нипочем не перешибить.
— А с Беллой как совладать? — растерялась горничная. — Она злопамятная, что старый баран!
Со вздохом Марфа Марьяновна поднялась, колыхнулась необъятная грудь, пахнуло парным молоком, и вскоре на кухне остались только Гранин да повариха.
Со стороны передних покоев доносились громкие женские голоса.
Анна вдруг бросила тесак, оставила лук и села на место кормилицы.
— Вот что, барин, — проговорила она быстро, — лучшее место, чтобы встретиться со своим проклятием лицом к лицу, — это баня. Там нечистая сила чувствует себя вольготно, а ты сними с себя все образа, иди без креста.
— Что? — растерялся Гранин, пораженный ее уверенностью, — откуда ты?..
— Я прокляла свое дитя, — резко ответила Анна, — в родах. Нет ничего страшнее материнского проклятия, так что молчи и слушай. Святой воды тоже с собой не бери, не зли чертей. Ступай в исподнем, беззащитным, только так на твой зов откликнутся. Черти — создания любопытные и проказливые, они всегда ищут забавы.
— Мой черт — цыганский. Мену любит.
— Торгуйся отчаянно, не на жизнь, а на смерть! Но предлагай, барин, с умом — только то, что лишнее, что мешает. Отдай важное, но ненужное.
— Важное, но ненужное, — повторил Гранин ошарашенно. — Аннушка, что стало с твоим ребенком?
Она оскалилась хищно, воинственно:
— Что с ней станет! Просватали в прошлом году, на сносях теперича. Нешто я отдала бы свое дите бесам проклятым? Помутнение какое-то нашло тогда, барин, я как поняла, что сотворила, меня такой лютой злобой захлестнуло! И ты не бойся ничего, страх, он пахнет, его почуют.
— Что же ты отдала? Как договорилась?
Но Анна так же резко поднялась, молча вернулась к готовке.
Сказала все, что хотела, стало быть.
А у Гранина проснулся волчий аппетит, он ел жадно, вдруг перестав тревожиться и сомневаться. Тепло и сытость разливались по телу, глаза начали слипаться, и он осоловело моргал, пытаясь побороть сонливость.
В кухню снова заглянула Груня.
— Михаил Алексеевич, теперь вас зовут, — выпалила она, падая на стул.
Он неохотно встал. Разнимать Изабеллу Наумовну с ее норовистой воспитанницей — все равно что разнимать двух волчиц.
К его счастью, в передней была только Саша Александровна, разгоряченная, покрытая красными пятнами, нетерпеливо выщипывающая пух из телогрейки.