Дочь атамана
Шрифт:
— Побежала писать отцу, — нажаловалась она, — как же он поступит, найдя здесь Ани Дюбуа? Узнает ли девочку, которая носила любовные записки? Поймет, как много я знаю про маму? Боже, у меня голова кругом!
— Все к лучшему, — успокоил ее Гранин, — Саша Александровна, вам давно следует поговорить с Александром Васильевичем. К чему все эти хороводы вокруг до около?
— Вы просто не знаете, какой он вспыльчивый, — вспыхнула она сердито и выдрала из несчастной телогрейки целый пучок. — Что теперь будет!
— Чего вы так боитесь?
— Сама не знаю… Вдруг он потеряет голову и уедет за заставы,
— Вам и не нужно объясняться, — заметил Гранин, — вы вольны делать в этой усадьбе все, что вам вздумается.
— И завтра же здесь будет отец! А я даже не придумала, что ему сказать!
— В этом все дело? Ну так не беспокойтесь, письмо Изабеллы Наумовны потеряется.
Саша Александровна просияла.
— Как славно, — воскликнула она и сорвалась с места. — Груня! Груня! Готова ли комната? Михаил Алексеевич, вы распорядились насчет экипажа для мадемуазель Вебер? И хватит уже прятаться в своем флигеле — извольте являться на ужин, как приличный человек. Вы же не медведь, чтобы всю зиму торчать в своей берлоге.
— Как скажете, Саша Александровна.
— Что еще за вынужденная покорность? — вспылила она самым неожиданным образом. — Вам неприятно мое общество?
Такая трактовка смутила Гранина.
— Простите, — смешался он, — сейчас я плохая компания. Уж больно мрачен.
— Ваша правда, — согласилась она, мигом присмирев, — однако это не повод чураться людей. Послушайте меня, Михаил Алексеевич, — она взяла его за руку и усадила возле себя на диване, — вы сказали, что цыганка советовала вам выторговать себя у черта, правильно? Так вот что, милый мой, вы один к этому черту, уж не знаю, существует ли он, ни за что не суйтесь. Вы ведь себя уже похоронить готовы, разве можно в таком состоянии драться за свою жизнь! Обязательно возьмите меня с собой — я вас зубами выгрызу.
— Зачем, — спросил он, ощущая безмерную усталость и опустошение внутри, — вам это нужно, Саша Александровна?
Она широко ему улыбнулась.
— Потому что я, в отличие от вас, люблю драться, — объявила Саша Александровна, снова вскочила на ноги, нетерпеливая и неусидчивая, — пойду проверю комнату и переоденусь. И не вздумайте снова играть в свое бестолковое благородство, — остановилась она в дверях, — еще раз услышу про «уеду» да «не хочу обременять», снова вас ударю, имейте в виду. Не лезьте к черту в одиночку, обещайте мне!
Гранин молчал, нипочем не желая втягивать ее в это и не зная, как обойти ложь.
— Боюсь, — произнес он осторожно, — что это частное дело…
Ее глаза яростно сверкнули, и он разозлился на себя за нерешительность.
— Воля ваша, — сказал Гранин сухо, — но я вас к черту не потащу.
— Барышня…
— Вы, Саша Александровна, — перебил он присказку про бабушку, — юная, упрямая и прекрасная. Кажется, вы поклялись своему лекарю не хвататься за шпаги? А черта бы он одобрил?
Она закусила губу, хмурясь. Похоже, вела мысленные беседы со стариком, которого уже не существовало в этом мире.
Гранин понимал ее метания, как никто. Саша Александровна вообразила себя обязанной ему своей жизнью, и он все не мог придумать, как убедить ее в обратном. Но раз уж так вышло, следовало воспользоваться этим убеждением, чтобы уберечь ее от новых опасностей.
И он не стеснялся бить в самое уязвимое место, чтобы добиться своего.
Тяжело отдуваясь, пришла Марфа Марьяновна.
— Изабелла Наумовна слегла, — сообщила она, — говорит, умаялась с выходками этой егозы.
— А письмо? — спросила Саша Александровна быстро. — Написала она?
— Какое там, — отмахнулась кормилица. — Расплакалась и решила, что ни за что не станет жаловаться молодому атаману, хоть ты корову зови погостить.
— Моя драгоценная, — растрогалась Саша Александровна и помчалась обниматься с Изабеллой Наумовной.
Гранин всю голову себе сломал, размышляя о том, что такое важное, но ненужное. Он без устали сновал по усадьбе, проверяя припасы, камень для конюшен, пристрой, где будут жить рабочие, и прочее, и прочее. К вечеру прибыла мадемуазель Вебер, испуганно прижимающая к груди нарядную пушистую муфту и недоверчиво взирающая на усадьбу. Однако стоило ей увидеть Сашу Александровну в расписной поневе и крестьянской рубахе, как она мигом обо всем забыла.
— Да как же это, — разволновалась модистка, быстро доставая портновскую ленту, — да разве ж можно! Ваша бабушка бы в обморок упала, если бы увидела вас сейчас! А вы, — тут она развернулась к Гранину, — выглядите так, будто все еще живете в прошлом веке. Посмотрите только на эти обшлага.
Вдвоем они едва уговорили мадемуазель Вебер пойти к столу, а не снимать мерки немедля.
Изабелла Наумовна явилась во всем великолепии увядающей старой девы, застрявшей в глухой деревне.
Тускло блестели жемчужные нити на открытой шее, фиолетовый бархат оттенял бледность ее кожи, а сложность прически совершенно не подходила обыкновенному домашнему вечеру.
— Боже, сколько работы, — прошептала мадемуазель Вебер себе под нос восторженно.
И тут с улицы послышалось лошадиное ржание, чьи-то голоса, Груня метнулась к окну и вдруг громко охнула:
— Батюшки!
— Что там такое? — удивилась Изабелла Наумовна.
Двери распахнулись, и вошел могучий старик с лохматой седой гривой и в длинной шубе.
— Дедушка, — прошептала Саша Александровна, взвизгнула, вскочила, опрокинув стул и бросилась на шею старику: — Дедушка!
Ужин получился сумбурным, утка перегрелась в печи, потому что Саша Александровна никак не могла успокоиться, кружила вокруг Василия Никифоровича, стреляя в него множеством быстрых вопросов: как бабушка? как дорога? не замерз ли он? знает ли папа об этом визите?