Дочь для миллионера. Подари мне счастье
Шрифт:
– Буду, – шумно сопит Говоров и кулем падает на свободный стул. – Нам срочно нужно созвать конференцию.
– Созывай.
– Представим журналистам твою дочь. Продемонстрируем, что у вас отличные отношения. И не вздумай облажаться, Багров. Фанаты тебя не простят.
Наевшись нотаций, я легкомысленно отмахиваюсь от приятеля и ухожу собираться. Долго стою под струями контрастного душа, просушиваю шевелюру полотенцем и подмигиваю собственному отражению.
Я не парюсь по поводу предстоящего интервью. Публика любит меня и прощает многочисленные
Любовь масс зачастую слепа.
Убеждаю себя в этом. Натягиваю черную водолазку и джинсы, зову успевшую переодеться во вчерашнюю одежду Ксюшу и заговорщически шепчу.
– Я понимаю, что встреча с прессой – это не то, о чем мечтает девятилетняя девчонка. Ты бы, скорее всего, предпочла поход на каток, в кино или на картинг, но я без тебя не справлюсь. От того, как нас примут люди, зависит мое будущее. Поможешь мне, Ксюнь?
– Без проблем.
Согласно кивает малышка и доверчиво вкладывает ладонь в мою лапищу. Говоров же в этот момент делает несколько фото.
– На память.
Еще через пару часов мы минуем турникет, здороваемся со знакомым охранником и перемещаемся в переполненный репортерами зал. Занимаем места за длинным прямоугольным столом и оказываемся под обстрелом пристальных взглядов.
Часть из присутствующих здесь дам явно меня осуждает и готовится облить с ног до головы пренебрежением. Спасибо, хоть не спешит закидывать тухлыми помидорами.
И, если я рассчитываю разрядить обстановку какой-нибудь шуткой, то просто не успеваю. Журналисты по команде «фас» заваливают меня градом вопросов.
– Данил Дмитриевич, скажите, почему вы так долго скрывали ото всех существование дочери?
– Данил Дмитриевич, а вы платите алименты матери девочки? В каких отношениях вы с ней находитесь?
– А где, кстати, мать девочки? Она не хочет пролить свет на эту ситуацию?
От такого напора я немного теряюсь – столкнуться со всеобщим осуждением гораздо сложнее, чем прорваться через оборону соперника и забить гол в ворота.
Гулко выдохнув, я стучу пальцами по микрофону и намереваюсь выдать что-то нейтральное. Но Ксюша меня опережает.
– Папа просто не знал обо мне раньше. Так получилось. Но теперь он станет лучшим отцом. Правда, папочка?
На миг в помещении повисает оглушительная звенящая тишина. Если где-то рядом пролетит комар или кто-то чихнет, звук явно будет подобен гулу разорвавшейся бомбы.
Справившись со ступором, я выхожу из крутого пике и наклоняюсь к Ксене, чтобы мягко ей улыбнуться и мазнуть подушечкой большого пальца по щечке.
И в эту секунду аудитория сменяет гнев на милость, словно по мановению волшебной палочки. По залу разносятся приветственные возгласы, растроганные вздохи и щелчки фотоаппаратов.
Бьюсь об заклад, наши с мелкой снимки к обеду возглавят топ новостей.
Из желающих растерзать меня фурий женщины превращаются в подтаявшие
Как быстро, оказывается, можно пройти путь от кипучей ненависти к всеобъемлющей любви, если на твоей стороне будет стоять одна маленькая Рапунцель.
– Конечно, малышка, – киваю я согласно, добывая еще несколько очков в свою копилку, и стараюсь укрепить пока еще шаткие позиции. – Я, действительно, познакомился с Ксюшей только вчера. Но теперь я намерен принимать самое непосредственное участие в ее жизни. Если она, конечно, позволит. Позволишь, котенок?
– Да, папочка.
Подыгрывает мне Ксения, без труда очаровывая публику. И я с облегчением выдыхаю, потому что самое сложное позади.
Осталось только дать пару общих комментариев, пообещать развернутое интервью акуле пера Красовской и сделать несколько фоточек, которыми ближайшую неделю точно будут пестреть развороты всех спортивных, околоспортивных и прочих изданий.
– Ты должен мне мороженое и просмотр в студию театрального искусства, – заявляет Ксюша, когда мы сбегаем от толпы и располагаемся в кафе неподалеку, заказывая обед из трех блюд.
– Чего? – я давлюсь застревающим в легких воздухом, изучая маленькую рэкетиршу.
– Того. Я хочу стать актрисой, когда вырасту, – беспечно пожимает плечами девчушка, я же возвожу глаза к потолку и страдальчески выдыхаю.
– Не нужна тебе никакая студия. Ты и так прекрасно справляешься! – я пытаюсь удержать оборону, но терплю сокрушительное фиаско.
– Ничего не знаю. Мороженое. Студия. И новое платье. Иначе я расскажу журналистам, что ты не пускал меня на порог и советовал пойти к консьержу, чтобы он нашел моих родителей.
Картинно выгибает бровки эта хитрая шантажистка, а сидящий рядом Денис давится хохотом и тянет ей ладонь, чтобы отбить пятюню.
– А дочурка-то у тебя не промах.
Скалится друг счастливо. Я же пропускаю его замечание мимо ушей, с жадностью набрасываюсь на солянку, которую ставит передо мной официантка, и принимаюсь рассуждать, откуда пресса узнала о том, что у меня есть дочь.
– Ден, ты не мог никому случайно проболтаться о Ксюше. Маме, там? Сестре?
– Я ж не дурак, Багров. Исключено. Скорее, это твоя Эвка постаралась.
– Да ну бред. Она десять лет не появлялась в моей жизни. И до сих пор не вышла со мной на связь, – я отбрасываю попахивающую шизофренией версию и цепляюсь за идею, которая с самого утра крутится на подкорке. – Может, это твоя Эмилия слила жареную новость репортерам?
– А ей-то зачем?
– Ну как. Минута славы. Деньги.
На пару секунд Денис задумывается, как будто в моих словах есть доля истины. Отстраненно чешет затылок, пожевывает нижнюю губу и глубокомысленно изрекает.
– Нельзя ничего отметать. Проверю. А пока займемся твоей репутацией. Куда вы там собирались? В торговый центр? Подгоню фотографов. Сделают классные снимки.