Дочь капитана Летфорда, или Приключения Джейн в стране Россия

Аврутин Евгений Александрович

Вчера я посетила госпиталь, желая узнать о здоровье капрала Николсона. Его отправили не в Общий госпиталь – он самый большой и находится в Балаклаве, – и не в Замковый госпиталь на холме, а в третий, Равнинный, самый маленький, самый новый и самый близкий к нам и к передовой. К сожалению, бедняга оказался прав, и его уже не было в живых.

В госпитале меня ожидало неожиданное открытие – там работали женщины, сестры милосердия, приехавшие вместе с мисс Найтингейл из главного – «Казарменного» – госпиталя в Скутари под Стамбулом несколько месяцев назад. У тех, кто работает, конечно, не было времени на меня, но я перемолвилась парой слов с двумя пожилыми медсёстрами, сменившимися с дежурства.

Эти милые и усталые дамы удивились ещё больше, чем я. Конечно, они тут же попросили меня рассказать всю историю, но дойти я успела только до середины, когда почувствовала, что мои слушательницы вот-вот заснут. Мне стало стыдно, что своим рассказом я отняла у них добрых двадцать минут сна – конечно, они сбиваются с ног, их мало, а раненых и особенно больных очень много.

И тут я набралась храбрости, сказала, что не боюсь крови и умею перевязывать, и спросила, нельзя ли и мне хотя бы немного поработать у них – тем более что тогда они смогут услышать продолжение истории. Сами они, конечно, ничего решить не могли, а послали меня к своей старшей – суперинтенданту, как они её назвали, – мисс Сплинт.

Когда я её увидела, то в первый момент подумала, что передо мной миссис Дэниэлс, только чуть старше, более усталая и более серьёзная. Как и миссис Дэниэлс, эту даму хотелось слушаться. Я даже не обиделась, когда она назвала меня «дитя моё». Тем более что в остальном она говорила со мной как со взрослой – то есть не подняла на смех, а подробно объяснила, почему то, о чем я прошу, невозможно.

Во-первых, оказалось, что все медсёстры проходят строгий отбор и специальный курс обучения ещё в Англии, а необученных дамочек, приезжающих по своей инициативе и падающих в обморок при виде крови, велено отсылать обратно без разговоров. Во-вторых, мисс Найтингейл страшно дорожит репутацией своего начинания, а если среди медсестёр окажется девочка моих лет, то все Дело превратится в посмешище. В-третьих, я обязательно заражусь чем-нибудь, а она такого греха на душу не возьмёт. В-четвёртых, что это и просто не дело для юной леди моего возраста. И наконец, в-пятых, что все это пустые разговоры, потому что мой отец никогда этого не разрешит.

Я сама удивилась своему нахальству, но ответила, что, во-первых, крови не боюсь, перевязывать умею, а учусь быстро. В доказательство я добавила, что за время путешествия научилась немного русскому языку, а у них ведь лечат и пленных. Во-вторых, что я не прошу об официальном контракте, а только чтобы меня взяли немного помочь… и что, судя по словам покойного сержанта Николсона, по крайней мере некоторым из раненых моя компания может помочь и сама по себе. В-третьих, что заразы во всем остальном лагере ненамного меньше, чем в госпитале, а я пока что не заболела. То ли после моей лихорадки зимой другая зараза ко мне не пристаёт, то ли потому, что я знаю, что руки здесь надо мыть, а сырой воды избегать как нечистой силы. В-четвёртых (тут я просто раскраснелась), что я не просто девочка, а девочка, которая скребла кастрюли на корабле в шторм, спускалась по канату на качающуюся шхуну и тонула в проруби в окружении волков.

И наконец, в-пятых, я спросила её напрямую, возьмёт ли она меня в госпиталь, если получит от папы письменное согласие. Она устало улыбнулась и сказала, что, поскольку этого никогда не будет, то она может, ничем не рискуя, сказать, что возьмёт, но все же не пустит к холерным больным.

* * *

Как ни странно, уговорить папу оказалось проще, чем мисс Сплинт. Поначалу он повторил мне почти те же доводы и получил те же ответы. Правда, в отличие от мисс Сплинт папа даже сказал было что-то про мою будущую репутацию… но тут же махнул рукой и возразил себе сам, что за человека, для которого работа в полевом госпитале – компрометирующее обстоятельство, он меня все

равно не выдаст, да я и сама замуж не пойду. А когда папа сказал, что все это пустые разговоры, потому что в госпитале меня никогда не возьмут, то я, почти не покривив душой, сказала, что я уже обо всем договорилась и дело только за его согласием.

Он согласился, и даже с облегчением. Как я поняла, в ближайшее время предстоит десантная операция против некоторых русских прибрежных городов и он будет в ней участвовать. Когда я напомнила свои страхи, он вполне серьёзно сказал: на корабле будут лишь знакомые ему стрелки и матросы, и если ему где-нибудь и угрожает выстрел в спину, то лишь в лагере, где полно всякой шушеры. Меня он, понятное дело, взять не может, оставить полностью на попечение Мэрфи не вполне удобно, а в госпитале я окажусь под дополнительным присмотром, причём, что важнее всего, женским.

Саша по-прежнему в тюрьме. Я рассказала папе про него как можно подробнее и, наконец-то, историю побега с корабля. Папа помрачнел, но не сказал ни слова насчёт похищения пленного и приза. По поводу Саши обещал похлопотать.

Хлопоты проходили через полковника Н. и, как я поняла, имели минимальный успех. Все, чего мог добиться папа, так это того, что Сашу пообещали не включать в партии пленных, готовые к ближайшей отправке в Англию. Впрочем, пленных так мало, что их отправляют редко. По словам полковника, сейчас мастер Александр Белетски содержится за счёт правительства Её Величества, и где это будет происходить территориально, не так и важно.

Большего добиться не удалось. Пару раз я спрашивала папу: неужели наше командование не может просто отпустить мальчишку (как хорошо, что Саша никогда не узнает про эти слова!). Папа, успевший разглядеть Сашу при первой встрече согласно кивал:

– Да, это действительно мальчишка, ненамного старше нашего Лайонела. Самое правильное было бы найти его отца, опекуна или просто штатского человека, готового поручиться, что этот юнец не окажется в русской армии, покинув наше расположение. Есть только одна проблема: нужно, чтобы опекун или хотя бы сам Александр уточнил мальчишеский возраст. Когда при оформлении его спросили о возрасте, по словам полковника, он ответил: «Достаточный, чтобы умереть за свою страну». Уточнений не последовало.

– Папа, – спросила я, – а ты в этой ситуации ответил бы так или по-другому?

Папа сказал: наверное, так и ответил бы.

– Неужели, – спросила я папу, – любой из офицеров, имеющий дело с пленными, включая и полковника Н., не понимает при одном взгляде на Сашу, сколько тому лет?

– Да, понимает, – ответил папа. – Но на войне, кроме определений на глазок, существуют неизбежные формальности. Джейн, пленные не овцы, их нельзя просто пересчитать и запереть в загоне. Тем более, отпустить одну из них, даже если она похожа на ягнёнка. Данные каждого из пленных заносят в особый журнал. Относительно sudara Alexandra (папа уже выучил, как обращаться к русским) записано лишь его имя, фамилия и тот факт, что он, не являясь солдатом, был взят с оружием в руках возле наших позиций и назвался волонтёром, едущим в Севастополь. Это не самая лучшая рекомендация, – добавил папа, – поэтому лишь очевидный, хотя и не названный, возраст Александра предупреждает возможные неприятные последствия.

Увидеть Сашу мне пока что не удалось. Папа говорит, что, в принципе, когда-нибудь это возможно, но говорит с очевидной неохотой. Как я поняла, из-за той самой истории на борту «Саут Пасифика».

Однажды я (как это было трудно!) вернулась к ней. Папа ответил: в принципе, все не страшно. Мальчик, плывущий в море, в шлюпке, с пистолетом, это не «лицо, взятое с оружием вблизи позиций» и не пленный, а, скорее, анекдот. Да и финны через пару дней были бы отпущены со своей посудиной. Но все равно он бы не хотел, чтобы подробности этой истории распространились среди офицеров. Кстати, папе предстоит производство в майорский чин, и сейчас такое странное приключение его дочери тем более нежелательно.