Дочь клана
Шрифт:
— Вот хорошее место для отдыха, — сказала Дар, уже привыкшая принимать решения.
Обычно орки, вставая лагерем, отмечали «Объятия Мут ла». На этот раз они повели себя иначе. Дут-ток и Лама-ток вошли в одну из примыкавших к ханмути комнат поменьше, а Варз-хак и Зна-ят — в другую. Дар осталась в большой комнате с Ковоком.
— Разве мы не должны обозначить круг? — спросила она.
— Стены ханмути служат «Объятиями Мут ла», — ответил Ковок-ма.
— Значит, мы можем спать где угодно?
— Хай. Здесь мы везде внутри священного круга.
Дар бросила взгляд на входы
— Я не привыкла спать одна, — призналась она.
— Это опасное странствие, — сказал Ковок-ма, — когда ты рядом, мне спокойнее.
— Тогда давай отдохнем вместе.
Дар привлекла соседняя комната, в которую сквозь окна проникало солнце. Она вошла в нее, а Ковок-ма вошел следом. Стены комнаты покрывал барельеф с изображением обнаженных детей, бегущих по поросшему цветами полю. Кто-то поиздевался над лицами детей, сбил их так, что в известняке остались ямки. Но даже испорченный, этот барельеф остался произведением искусства. Цветы были вырезаны очень тонко, а бегущие дети казались живыми и веселыми. Только по ногтям на пальцах рук и ног можно было догадаться, что это уркзиммути.
Дар заметила под барельефом линию забавных значков.
— Что это? — спросила она.
— Слова, — ответил Ковок-ма и, указывая на значки, прочел:
Эха смеха не слышно Над нежными полями весной. Цветы всегда возвращаются. Дети приходят лишь раз.Дар слышала о том, что некоторые умеют читать, но никогда не видела, чтобы кто-то читал при ней. Она не знала, что удивило ее больше — то, что Ковок-ма прочел эти строки, или то, что они так глубоко тронули его. Его взгляд стал скорбным. Он прикоснулся пальцами к тонкой каменной резьбе.
— Я думаю, что уркзиммути похожи на этих детей, — сказал орк, — когда мы уйдем, никто не вспомнит наших лиц.
— Почему ты говоришь об уходе? — спросила Дар.
— Это опустевшее место показывает, как мы пришли в упадок. Когда нас не станет, кто нас вспомнит? Для вашавоки мы просто чудища.
Дар вспомнила о Лиле, которая убила себя, лишь бы только не встречаться с орками, и — испытывая чувство вины — о страшных историях, которые сама рассказала Тене. Видя, как печален Ковок-ма, Дар захотела утешить его.
— Тва, тва, — негромко проговорила она, — вы добрые, хорошие. Я — вашавоки, и…
— Тва! Ты не вашавоки.
— Но ведь мои зубы белые, как у собаки.
— Ну и что? Теперь и у меня зубы стали белые.
— От меня плохо пахнет.
— Мне нравится твой запах.
— Посмотри на меня! Что ты видишь?
— Даргу, почему ты так говоришь? Ты мать… ты ясновидящая… Ты путеводительница. Твое сердце — не грудь вашавоки, а сердце — это самое главное.
— Мое сердце хочет, чтобы ты не печалился, — сказала Дар.
Ковок-ма грустно улыбнулся.
— Значит, я должен постараться быть счастливым.
Дар приснился Веласа-па. Он молча сидел на полу в той комнате, где легли спать Дар и Ковок-ма, и смотрел на нее с ожиданием.
Она сидела на коленях у Ковока. Она успела привыкнуть спать сидя, по-оркски, но ей было удобно только из-за того, что Ковок-ма обнимал и поддерживал ее. Уж лучше было дремать у него на руках, чем лежать на земле, и Ковоку нравилось, когда она спала так. Это успокаивало его. Дар припомнилась соломенная куколка, которую брала в постель одна из ее маленьких сводных сестер, и она представила, что служит для орка чем-то вроде этой куклы. Эта мысль вызвала у нее улыбку.
За полуразрушенными окнами комнаты висели занавесы лиан. Из-за этого свет в комнату проникал плохо, здесь было прохладно даже сейчас, в послеполуденный зной. Дар все еще была усталой, и ей хотелось еще поспать, но она продолжала думать о старике по имени Веласа-па. Прежде она никогда не видела настоящего волшебства, но теперь не сомневалась, что в каменной хижине старика стала свидетельницей именно такой волшбы. И хотя то, что произошло там, можно было как-то объяснить, Дар догадывалась, что это было бы глупо. Не стоило отмахиваться от советов Веласа-па, как и от посещавших ее видений. И все же то, что сказал ей старик, казалось ей почти бесполезным. Она не знала ни о каком человеке, который гадал на костях. Ею владели самые разные чувства, зачастую они были очень противоречивыми, и она не была уверена в том, стоит ли прислушиваться к этим чувствам.
«Что ж, хотя бы я уже в Таратанке, — подумала Дар и стала гадать, зачем Веласа-па направил ее в заброшенный оркский город, — может быть, я должна что-то найти здесь».
Но что — об этом Дар догадаться не могла.
Поняв, что уснуть уже не сможет, Дар осторожно встала, стараясь не потревожить Ковока. Бесшумно ступая босыми ногами, она подошла к окну и выглянула наружу. Заросший растениями город был похож на лес с деревьями странной формы. Стояла непривычная, странная тишина. Не щебетали птицы, воздух был неподвижен. Судя по положению солнца, день клонился к вечеру.
Дар обернулась и увидела, что Ковок-ма смотрит на нее.
— Прости. Я разбудила тебя, — извинилась Дар.
— Я уже давно проснулся. Похоже, ты тревожишься.
— Я думала о Веласа-па. Зна-ят сказал, что о нем говорится в древних преданиях. Кем он был?
— Сначала Мут ла сотворила уркзиммути, — сказал Ковок-ма, — и долгое время мы не ведали о вашавоки. Когда они впервые появились, мы назвали их уркзимди — «вторые дети». В те времена некоторые уркзимди перерождаюсь и вступали в кланы. Одним из них был Веласа-па. Он стал великим мудрецом, но велика была его печаль.
— Почему?
— Порой будущее видеть больно.
— Я знаю, — кивнула Дар, подумав о своих видениях, — что же с ним случилось?
— Он провидел разрушение Таратанка, но королева ничего не понимала в войне. И на его долю выпало увидеть, как рушится все, что он любил.
— Но все же он уцелел.
— Тва. Все уркзиммути, которые жили в Таратанке, погибли.
— Но он ведь был вашавоки.
— Нет, не был, — сказал Ковок-ма, — он переродился.