Дочь Клеопатры
Шрифт:
— Какой еще приют? — подала голос Юлия.
— Дом для нежеланных детей, — пояснил Марцелл, но не слишком громко, чтобы не услышал дядя, сидевший неподалеку.
Девушка пристально посмотрела мне в лицо.
— Я ничего об этом не знала.
— Пустяки, — сорвалось у меня с языка.
— А Марцеллу известно.
— Он видел рисунок. Это просто моя фантазия.
— Селена интересуется благотворительностью, — вставил племянник Цезаря. — Они с моей мамой в чем-то похожи.
— Как мило, — заметила Юлия ледяным
— Все равно ничего не выйдет, — пожала плечами я.
— Это почему же? — спросила она, скрестив руки на груди.
— Кому нужен сиротский приют? И кто меня станет слушать?
— Я стану, — сказала она с нажимом, явно красуясь перед Марцеллом. — Как только сделаюсь женой Цезаря.
Не дождавшись ответа, Юлия продолжила:
— У тебя очень доброе сердце, Селена. Хотелось бы мне иметь такое же.
Я отчетливо видела, что она лжет. Эта девушка лакомилась сластями во время казни и преспокойно переступала через рыдающих младенцев, пока не испугалась, как бы Марцелл не счел ее черствой. Нет, он бы не произнес этого вслух; достаточно и того, что меня похвалили.
— Будешь ставить? — спросила Юлия.
Я покачала головой.
— Пусть Александр играет на чужие жизни, если ему угодно.
— Серьезно? — вскинулся брат. — Ты не расстроишься?
Я не ответила.
— Да ладно, они все равно умрут, — вставила Юлия.
— Наш выигрыш ничего не изменит, — подхватил Александр.
Тут как раз появился человек, принимающий ставки, и Ливия, сидевшая на кушетке перед нами, беззаботно сказала:
— Двадцать денариев на первого гладиатора.
— Жизнь или смерть, госпожа?
— Смерть.
Октавиан тут же передал мужчине тяжелый мешочек с деньгами.
— А вы, госпожа?
Октавия поразмыслила.
— Первые пять гладиаторов.
— Жизнь или смерть?
— Жизнь, — нарочито громко произнесла она.
Когда подошел черед Александра, я отвернулась.
— Не очень приятно, да? — спросила Антония, разделившая кушетку с родной сестрой и Випсанией. За спинами девочек Тиберий с Друзом играли в кости. — Я отвожу глаза, когда убивают.
— Это ведь осужденные преступники?
— Не все. Кое-кто — просто рабы, которых купили для битвы. А что, в Египте не устраивают гладиаторских битв?
— Нет. В наших краях мужчины не гибнут ради забавы.
— О, тут есть и женщины, — печально сказала она. — И животные.
— Здесь?!
— Ну да. Смотри!
Взревели трубы, ворота поднялись, и на арену откуда-то из-под амфитеатра вышли несколько бородатых мужчин в коротких туниках и необычных сандалиях, зашнурованных до колена. Заметив в толпе не только людей, я вздрогнула.
— Кто это?
— Телегении [26] , — пояснила Антония. — Консул, построивший этот амфитеатр, обнаружил их к югу от Карфагена и доставил сюда
Зрители громко ахнули, когда леопардов спустили с поводков.
— Они ведь не собираются убивать кошек? — вырвалось у меня.
— Ради собственной жизни — конечно не собираются.
— Так вот на что ты поставил? — крикнула я в лицо Александру.
— Нет! Я ни слова не слышал о леопардах!
26
Представители североафриканского племени.
— А что такого? — спросил Марцелл.
— У нас в Египте, — начал мой брат, лихорадочно тыча пальцем, — эти звери священны. Их даже на мясо не убивают, тем более ради потехи!
— Перестаньте, это только вступительная часть, — вмешалась Юлия. — Семь штук, подумаешь. Настоящие игры начнутся потом.
Александр посмотрел на меня глазами, полными страха. Будь мама жива, она никогда не простила бы нам подобных развлечений.
— Думаешь, эту дрянь уже завезли в Египет? — холодно осведомилась я по-парфянски.
— Да, — произнес он с ужасом. — Как только вернемся — наложим запрет.
Ведущий объявил о начале боя. Арена взревела от предвкушения. Зажмурившись, я представила себя дома, в Александрии. В сияющем городе, над которым высится купол Муcейона; в городе, где философы для развлечения ходят в театр.
— Все не так плохо, — укоризненно проговорила Юлия. — Можешь открыть глаза. Живых почти не осталось.
— Леопардов?
— Да. Из телегениев убиты лишь двое.
Я открыла глаза, но смотреть не стала, а вместо этого повернулась к Галлии, сидевшей позади нас в обществе преторианских охранников. Заметив мой взгляд, рабыня подвинулась, поманила рукой, и я с облегчением пересела к ней.
— Что, не понравились игры?
— Нет, — честно призналась я.
— О, ты еще не видела самого интересного, — процедила она. — Когда гладиаторов растерзают, за ними явятся двое. Один — в наряде Гермеса, другой одет Хароном.
Ясно. Бог-посланник и перевозчик мертвых.
— И что они делают?
— Убирают с арены трупы. Но сначала Гермес тычет в каждое тело раскаленным прутом. Если гладиатор хотя бы шелохнется, Харон деревянным молотом раздробит ему череп.
Я закрыла рот ладонью.
— То есть выживших все равно добивают?
— Да.
Трубы запели во второй раз. На арену действительно вышли Харон и Гермес.
— И все они делали ставки. Даже Октавия. А Юлия вообще наслаждалась.
— Знаю, — кивнула она. — Но может быть, ты слишком строго судишь Юлию.
У меня изумленно взлетели брови.
— Я никого не сужу!
Собеседница улыбнулась, мягко давая понять, что не позволит ввести себя в заблуждение.
— Ей несладко пришлось.
— Дочке Цезаря?