Дочь княжеская. Книга 4

Чернышева Наталья Сергеевна

Лилар молчала, держала в руках белый плащ — полагалось по протоколу, хотя Хрийз бы с радостью не цепляла на себя лишнюю одежду, одного платья хватило, ворот шею натирает, корсет дышать не даёт… Но что поделаешь, надо…

— Даррегаш Рахсим — маг Опоры, — сказала наконец Лилар. — И как у любого из них, вся его сила заёмная, высосанная из пленных душ. Мучительное восстановление после перехода через Грань — не для него. Полагаю… он не страдал так, как страдали вы, ваша светлость.

— Да? А что же вы раньше молчали?!

— Патруль

ищет, — твёрдо сказала Лилар. — Пока не нашли.

— Спрятался, сволочь…

— Или ушёл сразу же, — кивнула Лилар. — Пока ничего не ясно. Ищем… Пока не нашли. Пойдёмте, ваша светлость… Вам надо принять послов.

Зал для торжественных приёмов — огромен, пронизан солнечной зеленью насквозь, холоден и строг. Белые с золотом стены, затянутый защитным магическим флером потолок. Да и в окнах нет, нет да и пройдёт прозрачной радужной волной защитная магия. Древние стены умели защищать своих хозяев без приказа со стороны…

Гостей полагалось встречать, стоя на ступенях перед пресловутым троном — креслом из прозрачного горного хрусталя. Оно сверкало и сияло, посылая в мир разноцветные сполохи. Но Хрийз ещё вчера сказала, что не сядет туда ни за что. «Пока судьба отца моего не ясна, занимать его место не собираюсь», — отрезала она, и пришлось с её словами смириться.

«Правильно делаете», — одобрила Лилар наедине. — «Вы, хоть и признанная Империей наследница, показываете всем, что говорите не вместо отца, а от его имени. Это важно».

Сихар, правда, не согласилась. Сказала, что князь Бранислав, может, никогда уже не вернётся, и Хрийз со своим упрямством подвешивает себя в воздухе. Вроде она и правитель и в то же время — почти самозванка. В будущем, говорила Сихар, это может принести проблемы.

«Я слушаю своё сердце», — ответила на это Хрийз, — «а оно велит мне поступать именно так…»

Откровенно говоря, с нею, когда на неё находило такое вот дикое упрямство, старались не спорить. Боялись? Хрийз очень не хотела бы вызывать страх у людей. Но, если те видели в ней сначала сестру, которую, как оказалось, очень даже хорошо помнили, несмотря на двадцать с лишним лет её беспросветного сна в глубокой коме, то что тут можно было сделать? Смириться, и использовать этот страх к своей выгоде.

Хрийз не раз и не два замечала за собой мысли, не свойственные ей прежде. Всё от того, что раньше была ребёнком, а сейчас жила в теле взрослой женщины. Как будто от сестры что-то всё-таки осталось. Ледяная решимость, стальная воля, уверенность в своей правоте, и — да, магические навыки, вроде того же «истинного взора». Хорошо, допустим, Хрийз и раньше не была соплёй. Стоило только Службу Уборки вспомнить, жемчужные плантации Црнаев, атаку на Алую Цитадель. Но сейчас всё это словно бы усилилось в несколько раз.

«Душу без тела притянуло в тело без души», — сказал сЧай.

Но, похоже, тело без души всё ещё несло на себя отпечаток ушедшей за Грань навечно сестры. И этот отпечаток легко врос в новую душу, усилив её и дополнив.

Сихар Хрийз, кстати, так и не сказала, что увидела себя в магическом зеркале сЧая. И

сЧая попросила никому не говорить. «Не знаю, почему», — сказала она, — «но мне кажется, что так будет правильно…» Он согласился с нею. Не потому, что согласился бы с любым её решением, вот уж это как раз таки нет, посчитает, что она поступает неправильно — никогда не поддержит, всегда прямо в лицо скажет всё, что думает. Но здесь — согласился.

сЧай…

Хрийз поймала себя на том, чтo улыбается.

Есть и в её жизни луч солнца, не всё одни нагруженные смертельным зимним холодом тучи.

Послов было двое. Два Рахсима. Старший, тот самый Сагранш, о котором сЧай отзывался с таким уважением. И младший, неприятно и противно напомнивший Даррегаша, каким Хрийз увидела того на Земле, в образе доктора…

Длинные волосы у обоих, жёлтые, с ядовитым лимонным оттенком, у старшего — собраны в хвост на затылке, с краснотой на висках, аналогом седины, у младшего — крупные, кукольные какие-то локоны плечам, но назвать похожим на девушку не повернулся бы язык: квадратная рожа с тяжёлой челюстью и шрамом через бровь… Где, интересно, получил? В бою или в пьяной драке?

Хрийз не могла справиться с неприязнью при виде врага, о котором только читала или слышала. Перешедшие на сторону «наших» Тахмир, отец Ели и другие, жившие в городах княжества, врагами не воспринимались, а эти… Аура послов исходила резким багряным сиянием, что свидетельствовало о ярости, злости, постоянной готовности к драке. Наверное, им было очень неуютно в Высоком Замке Сиреневого Берега. Ведь раньше они мечтали приди сюда как победители, с руками по локоть в крови. А пришли — послами, просить мира, так, как и в страшном сне до недавнего времени подумать не могли.

Но вот ведь — сЧай уважал старшего как достойного противника… А слово сЧая могло быть каким угодно, только не последним.

Хрийз пропустила мимо ушей, как объявляли появление послов. Смотрела в их лица, пытаясь увидеть… что? Сама толком не знала, но смотрела. Если, как говорят, есть у неё этот «истинный взор», то должна увидеть. Но то ли были пределы у её «истинного взора», то ли послы как высшие маги умели закрываться, ничего не получилось. Досадно.

Хрийз произнесла положенное по протоколу приветствие, снова не фиксируясь на словах. Интересные у них лица. Старший, кажется, умнее. Взгляд младшего не определить, но ключевое определение, кажется, всё-таки будет «мерзкий». Человек с таким взглядом, решила Хрийз, способен на что угодно. И об этом следует помнить.

Дальше следовало величественно усесться на хрустальный трон и внимать с королевским достоинством словам послов. Но Хрийз уселась на верхнюю ступеньку перед троном. Она знала, что пожалеет об этом, потому что и от подушки отказалась, заранее ещё, чувствовала — нельзя. А ступенька, такая же хрустальная и сияющая, мягкостью и удобством похвастаться не могла. Королевское достоинство изобразить получилось, судя по лицам всех собравшихся, но и только.

— Я не займу место своего отца, пока судьба его не определена, — ответила Хpийз на вопрос старшего Рахсима, ледяным тоном подчёркивая, что вопрос — не обсуждается.