Дочь моего друга
Шрифт:
Загранпаспорт спрятала под матрас. Сунула внутрь между самим матрасом и наматрасником, одернула покрывало и села сверху. В последний момент успела, как раз вошел Демид.
Если бы я могла, я бы ему в лицо оба паспорта бросила. Но я теперь ничего не могу. Не имею права.
Подумать только, что позови меня замуж Демид еще какой-то месяц назад, я бы впереди него с паспортом в ЗАГС бежала. А теперь молюсь, чтобы ему не пришло в голову лезть под матрас.
Потому что он хочет жениться из жалости. А я так не хочу.
И вот это
— Завтра съезжу в дом, там поищу, — Демид трет руками лицо.
На какой-то миг во мне подает признаки жизни сострадание — он столько работает, мало спит, дома почти не бывает. Я сама плохо сплю, поэтому точно знаю, когда Демид встает и когда ложится. Следом просыпается совесть.
Он столько сделал и продолжает делать для меня. А я себя веду как неблагодарная тварь.
Но это длится недолго, и муки совести заглушаются голосом разума.
Если объективно. Я не могу со стопроцентной уверенностью утверждать, что Ольшанский все это время посвящает работе. Я все еще помню про эти чертовы три дня без секса, они выгравированы в подсознании пламенеющими буквами.
Дальше хуже.
Что, если он не появляется дома из-за меня?
Папа говорил, что Демид одиночка, что он физически неприспособлен жить с кем-то. И ни разу, никогда ни с кем не жил. А теперь получается, он вынужден мириться с моим присутствием.
И контрольный в голову. Демид ничего не делает ради меня. Ради девушки по имени Арина. Все, что он делает — это в память о папе. Не имеет значения, кто я и как меня зовут. Я Покровская, дочь его друга. И кто бы ни был на моем месте, Демид делал бы все то же самое.
Не будь я Покровской, он бы ради меня и пальцем не пошевелил.
Сразу становится легче. Это хорошо, лишние терзания изматывают, а мне страдать некогда. Надо думать, что делать дальше.
Будь у меня деньги, я могла бы снять квартиру и съехать. Можно продать драгоценности, на первое время хватит. Только их у меня немного, я побрякушки не особо люблю, поэтому папа обычно дарил другие подарки.
А еще можно продать машину.
От этой мысли в груди образуется неудобный бесформенный ком, который безостановочно проворачивается, доставляя немалый дискомфорт.
Папин подарок. Последний. «Порше» теперь ассоциируется у меня с отцом, и сама мысль, что я должна его продавать, вызывает саднящую боль.
Но это лучше, чем становится обузой для Демида. Или еще хуже — навязанной женой.
***
На следующий день Демид звонит знакомому, тот обещает восстановить паспорт как можно скорее. Когда Демид уезжает, я лично выношу пакет с содержимым моего мусорного ведра в бак на заднем дворе дома.
Загранпаспорт пока не трогаю — пусть лежит под матрасом, вряд ли Демид додумается там его искать. Просматриваю варианты жилья, затем вакансии на сайтах по трудоустройству. Везде нужны с опытом работы.
Спустя
На телефоне вспыхивает экран, на нем высвечивается незнакомый номер.
— Здравствуй, Арина. Ты меня не знаешь, меня зовут Виолетта, я подруга Глеба, — говорит из трубки подозрительно молодой голос. — Я хотела бы с тобой встретиться.
Уважения и эмпатии во мне кот наплакал, поэтому спрашиваю, не задумываясь.
— Это вы должны были стать моей мачехой?
Судя по сдавленным всхлипам, доносящимся из динамика, я угадала.
— Хорошо, давайте встретимся, — сдаюсь, не признаваясь даже себе, что мне самой хочется на нее посмотреть.
Глава 23
Арина
Я боялась, что она будет слишком молодой. Даже готова была увидеть свою ровесницу. Но Виолетте на вид лет двадцать пять, а значит, ей не меньше тридцати. Выглядит чуть более роскошно, чем положено быть женщине, пережившей непоправимую потерю.
Но это если придираться и включать стерву. Если судить объективно, то здесь всего в меру —припухлые покрасневшие глаза, опущенные уголки губ, потухший взгляд.
Каждому с первого взгляда становится ясно, что налицо пережитая трагедия. Даже не знаю, откуда во мне столько сарказма. Признаю: к Виолетте я предвзята и очень необъективна.
Невольно вспоминается наш последний разговор с отцом, когда я уговаривала его отказаться от денег. Теперь мне более понятна его реакция. На такую как Виолетта надо много, начиная от ее внешности и заканчивая автомобилем.
Интересно, машину ей тоже папа подарил?
Но спрашивать не хочется, мне на самом деле все равно. Если не сказать, что я даже рада.
Правда, рада. Меньше досталось тем, кто убил отца.
Демид не говорит об этом вслух, мы с ним это не обсуждали. Но я ни на секунду не поверила в то, что папа мог покончить с собой. Он слишком любил жизнь. Он никогда бы так не поступил.
Те, кто фабриковали это дело, просто его не знали.
Виолетта при виде меня разрыдалась, мне даже пришлось ее успокаивать.
— Девочка моя, — уткнулась она в мое плечо, — мы с тобой теперь обе осиротели!
— Папа хотел меня с вами познакомить, — ненавязчиво освобождаю от нее плечо.
— Да, он стеснялся, — говорит она убитым голосом, — мы ведь с тобой почти ровесницы... На кладбище я не стала подходить. Тебе было не до меня.
— Вы были на похоронах?
— Конечно, дорогая, разве я могла не прийти? — шепчет Виолетта обреченно. — Мы теперь с тобой должны держаться друг дружки.
Возможно, она неплохая. Возможно, останься папа в живых, мы бы даже могли подружиться. По крайней мере, я не чувствую к ней неприязни, она не вызывает отторжения.