Дочь моего друга
Шрифт:
Я так долго спала, а веки все равно тяжелые. Глаза слипаются, ложусь на кровать. Хоть я все еще чувствую слабость, нет того оцепенения, которое сковывало конечности и морозило изнутри.
И еще мне хочется плакать. Сергей Валерьевич говорил, что это хорошо, что слезы нельзя сдерживать. Я и не пытаюсь, так и засыпаю в слезах. Просыпаюсь оттого, что меня обвивают крепкие рельефные руки и прижимают к мучительно знакомому мускулистому телу.
— Демид? — пробую провернуться, но он сильнее сжимает объятия.
— Спи, малыш. Ты уже
Я с облегчением откидываюсь ему на плечо. Демид зарывается лицом в волосы, и уже через минуту слышу за спиной глубокое мерное дыхание. Накрываю его руки ладонями, закрываю глаза.
Демид горячий, твердый, тяжелый. Жмусь к нему и впервые за столько дней чувствую себя в абсолютной безопасности.
Глава 20
Демид
В кабинете Глеба все вылизано и доведено до состояния стерильности. После того как Арина отказалась переезжать ко мне, я каждую ночь провожу в особняке Покровских. И осознание, что рядом опечатанная комната со следами следственных действий, триггерило по полной.
Я по всем каналам пробил, что следствие в нашем случае полная фикция, и официальная версия — самоубийство — признана единственно возможной. Так смысл держать кабинет опечатанным?
Добился снятия пломбы, загнал в дом клининг. Теперь здесь чисто и пахнет моющими. Я сижу в кресле, в котором всегда сидел, когда приходил к Глебу, пью виски и думаю. В соседнем, «отцовском», кресле закутавшись в плед сидит Арина.
Мне слишком не нравится все, что происходит вокруг нее. Взять этот убойный транквилизатор в дозах, которые вполне могли сделать из нее городскую сумасшедшую. Кто бы стал волноваться от неадекватного поведения одинокой девчонки, потерявшей отца? Ответ очевиден.
Кроме того все мои попытки провести хоть какое-то следствие приводит в глухой тупик. Ничего нового не узнаю, все то же, о чем я был в курсе.
Тендер, схемы, откат, но... Ямпольский абсолютно прав, за такое не убивают. Тогда за что?
Не отпускает саднящее муторное чувство, будто я что-то упускаю. Такой вот мелкий ручеек сомнения.
— Ты пропускаешь университет. Тебе ничего не будет? — спрашиваю Арину, отрешенно уставившуюся в стену.
— Папа должен был забрать мои документы, но забрал или нет, не знаю, — отвечает она после паузы и добавляет: — Мне все равно.
Ручеек в одночасье превращается в полноводную реку.
— Ты говорила, что Глеб собирался переехать в Швейцарию? — где-то на подсознании разжигается костер, отчего становится все теплее и теплее. — Это было всерьез или так, бла-бла-бла?
— Всерьез. Он даже собирался меня познакомить с моей будущей мачехой.
А вот тут горячо.
Зачем переезжать, если здесь основной источник дохода? Все это не укладывается в моей голове.
Смотрю на портрет
Ну подай ты какой-то знак, любой. Раз уж позволил себя так по-тупому убить, то дай мне возможность хоть что-то исправить. Явись во сне, напечатай имя в мессенджере. Ладно, мелом на стене напиши, всего несколько букв, дальше я сам. Воскресни на время, скажи, а потом можешь обратно умирать. Только не оставляй вот так в потемках, как слепого щенка.
Но Глеб смотрит с портрета с вызовом, словно сказать хочет: «Ебись сам, Дема, кто у нас ликвидатор, я или ты?»
Сверлю его взглядом, как будто нужное имя может проступить на портрете, прямо на лбу лучшего друга. Делаю глоток за глотком, но ничего не происходит. Нигде не проступает, зато с соседнего кресла доносится тихое сопение.
Арина уснула, неудобно выгнула шею и подложила под голову локоть. Отставляю пустой бокал, беру ее на руки и несу в спальню.
Сам я сплю в гостевой, только две ночи спал с ней в одной кровати. Но утренний стояк вносит определенные неудобства, а иначе на присутствие Арины мой организм реагировать отказывается. Поэтому приходится отползать.
Оставляю двери своей и ее спальни открытой, иду в душ. Перед сном еще раз заглядываю к Арине, убеждаюсь, что ее сон крепкий и глубокий. И уже собираясь уснуть, мысленно прошу: «Глеб, не будь засранцем, приснись. Ну что тебе стоит?»
Но Покровский предпочитает остаться засранцем и оставляет все мои просьбы без внимания.
***
Я уже заебался мотаться от дома к дому. Сегодня в который раз предложил Арине перебраться ко мне, но она отказалась. Еду домой, чтобы переодеться — перевозить в дом Глеба свой гардероб не хочу. Не позволяет внутренний стоп.
Затем еду в офис, по дороге решаю херову кучу дел. Когда на экране высвечивается имя Арины, беру на автомате. И когда слышу сиплый шепот, будто окунаюсь в ледяную прорубь.
— Демид, Демид, они были здесь. Эти люди только что были здесь.
Сжимаю телефон так, что хрустят суставы. Сразу понимаю, что за люди. Те из-за которых умер Глеб. А она там одна...
— Они ушли?
Арина кивает. Я не вижу, но я знаю.
— Что они хотели, малыш?
Перед глазами начинают прыгать цветные точки, когда она отвечает:
— Сказали, что я должна освободить дом. Что папа им должен. Показали завещание, которое он подписал, — каждое слово, сказанное моей растерянной девочкой, вдалбливает меня в пол. — Демид, разве папа мог подписать такое завещание?
— На все имущество и счета тоже, да? — спрашиваю мертвым голосом, и Арина снова невидимо кивает.
— Зачем ты их впустила, Арина? — понимаю, что не должен на ней срываться, но Глебу по роже уже не дашь.
— У них были ключи.
— Ясно, — хватаю ключи от машины и бегу по коридору, — я сейчас буду. Никому не открывай, на звонки не отвечай.