Дочь моего врага. Цвет горечавки
Шрифт:
— Это еще что за гадость? — воскликнул Хемиш. — Ничего я пить не буду!
— А я слышал про эту пастилу, — неожиданно поддержал меня Борис Криско. — Выпиваешь, и хобот становится как у слона. Ну, и ощущения ярче намного. Можно дольше не кончать! А потом все становится, как было. Годная вещь!
— Ага, конечно! Вдруг это яд какой-то? — Свиней Хемиш был уж больно подозрительным.
И правильно. Потому, как эти пастилки я приготовила по особым рецептам, которым нас учили в храме Хеб. Но они должны были их принять. По-любому должны были! Бдительность Свинея, да и остальных парней тоже
— Только дураки отказываются от волшебного секса, — прошептала я Хемишу в самое ухо и со страстью поцеловала его.
Одновременно потерлась попой о чресла Криско и положила руки Ллойда на свою грудь. Было страшно противно, но ради дела можно потерпеть. Они обступили меня, лапая за разные части тела — голые, разгорячённые, задыхающиеся от похоти. А я зазывно улыбалась, и все протягивала им свои чудо-пастилочки.
И так, как лорды в принципе особым умом не отличались, а сейчас и вовсе думали только той частью тела, что находится между ног, каждый слизнул с моей ладони результат долгой и тщательной ворожбы. Ох, надеюсь, я все-таки ничего не напутала с составом — иначе у меня будут большие проблемы.
Но зелье сработало, как нужно!
С облегчением выдохнула и отступила назад. Дело было сделано.
Глава 18.2. Старуха
— Я чувствую… — Свиней Хемиш вдруг просветлел лицом, прислушиваясь к себе. — Я чувствую!
Внутри него раздалось бурление, и вдруг его маленький член затрясся, яйца заходили ходуном, после чего орудие Хемиша стало расти на глазах, как гриб после дождя. Фаллос Свинея перестал увеличиваться, когда достиг просто грандиозного размера в пол мужской руки. Сын герцога с восхищением уставился на свое хозяйство, и, как будто не веря глазам, потянул к нему дрожащие руки.
— Ну, а теперь иди ко мне, сладенькая поломойка! — выдохнул он, потрясая членом, и ринулся ко мне. — Сейчас ты захлебнёшься тридцатью футами наслаждения!
Однако случайно задел локтём Криско, а тот вдруг поймал его за руку и притянул к себе, глядя так, как будто впервые его увидел.
— Я хочу тебя, — коротко сказал Борис, отчего Свиней испуганно попятился.
Зелье, принятое Криско, действовало таким образом, что он испытывал неконтролируемое сексуальное желание к тому, кто первый его коснется. Хемиш попытался вынырнуть из железных объятий лучшего друга, но тот был выше и сильнее. Заведя руки Хемиша за спину, Борис бухнулся перед ним на колени и накинулся на исполинский член Свинея. Каким-то чудом сумев взять его в рот, Борис принялся жадно отсасывать у своего друга. Сначала тот пытался вырваться, но затем трепыхался все меньше и меньше. На его покрасневшем лице постепенно проявлялось выражение удовольствия.
И, может быть, Ллойд Темптон пришел товарищам на помощь, но у его пастилки был, пожалуй, самый интересный эффект. Член Ллойда мотнулся из стороны в сторону, после чего сказал громким басом:
— Ну, приветики, хозяин! Не пора ли нам с тобой посетить пару мокрых щелочек?
Глаза несчастного парня полезли на лоб.
— А как насчет грудей твоей тетки Аспазии? — продолжил оживший член. — Ты же всегда хотел ее трахнуть между сисек, и до сих пор об этом мечтаешь!
Ллойд коротко взвизгнул и грохнулся в обморок.
А
— Ты… сука! — с трудом вымолвил Свиней мне в спину. — Ты… О! Ответишь нам за эти… аааа, боги! За свои проклятые пастилкиии!
На последнем слове он закатил глаза, разразился протяжным стоном и обильно кончил Борису Криско прямо в рот.
С чувством исполненного долга я выскользнула за дверь. Возможно, я поступила с лордами слишком жестоко, но, по-моему, они того заслуживали.
Следующий день был выходной. Я встала очень рано, пока вся академия еще спала, и тенью выскользнула за ограду. Утренний город еще только продирал глаза, и я по безлюдным улицам добралась по Арриксакского простиля — храма богини Хеб.
Это был грандиозный ансамбль, мощный величественный фасад которого разделен по вертикали на три части, а по горизонтали на три глубоких портала, над которыми шла аркада со статуями, изображающими весь пантеон наших богов.
В нефе, исполненном в форме огромного овала, не было настенной живописи, как у нас. Единственным источником цвета являлись многочисленные витражи высоких стрельчатых окон.
Несмотря на раннее утро, народу здесь набралось прилично. В одной трети храма располагалась огороженная зона, в которой послушницы предлагали себя прихожанам-мужчинам во имя Хеб.
Они сидели на специальных ковриках, расстеленных прямо на полу, закутанные в красные покрывала так, что видно было только лицо. При мне один из мужчин-прихожан кинул в подол милой веснушчатой девушке кошель с монетами. Глаза ее заискрились неподдельной радостью. Девушка вскочила и повела мужчину, который оплатил соитие с ней, в специально предназначенные для этого покои в правом крыле, чтобы совокупиться с ним во славу Хеб.
Но некоторые, как видно, сидели на своих ковриках очень давно.
Например, одна из девушек с симпатичными чертами, которые портило расплывшееся через все лицо родимое пятно. Мальчишка-служитель, двигаясь ловко, точно кошка, обошел послушниц с кастрюлей овсяной каши с изюмом, шлепая перед каждой на тарелку вполне себе аппетитного вида ком. Они поели очень быстро и незаметно, после чего для них продолжилось муторное ожидание клиента, который освободил бы их от обязанности.
О, моя богиня, трижды слава тебе, но какое же счастье, что я не попала послушницей в Арриксакский простиль! Слава тебе и… Аеску Ланфорду, который сжалился над несчастной некрасивой Маргери.
Я отошла в уголок и, отрешившись ото всего, принялась истово молиться Хеб, прося наставить меня на путь истинный и помочь выйти на след жестокого Господина, который двадцать лет назад довел до самоубийства Юталию Ланфорд. Чтобы Господином оказался не Брандон Литон! Не мой отец! Еще попросила прощения за сваренные для Хемиша, Криско и Темптона пастилки, в которые я заключила очень сильную сексуальную магию, которой нас обучали в Лигейском храме Хеб.
Через некоторое время просветлённая и умиротворенная, я вышла из храма. На паперти меня тут же окружили нищие, которые просили милостыню. В кармане плаща была мелочь, и я отдала ее страждущим. Они же накинулись на деньги и стали не особо благочестиво их делить.