Дочь Роксоланы

Хелваджи Эмине

– Да запросто. Это тебя, чубатый, даже три года назад для такого сплющить было бы надо, а мы и сейчас-то тростиночки, в четырнадцать же лет и вовсе хворостиночками были.

– А. Ну да. Ох, мать честная, девицы на подросте для забавы лазят туда, откуда сверзиться – костей не соберешь! Видать, некому было вас, тростинок, хворостиной отходить…

– Было и есть, да не по твою честь! – фыркнула девчонка. – И совсем не для забавы, а за крысами!

За крысами, значит… Ну, крыс-то в башне хватало, шуршали они и под дощатым полом,

и за деревянной обшивкой дальней стены.

– Другое дело, – без намека на улыбку кивнул Ежи. – Крысы – это не забава.

– Кому как. – Его собеседница пожала плечами. – Есть такие, для кого возможность вживую поохотиться на крыс – важное дело, вроде как для тебя сабелькой помахать. Без этого ты в девчонку превратишься, – слово «девчонка» она произнесла с таким же презрением, с которым полководец говорит о дезертире, – а он – в комнатного котенка.

– Э-э-э… – Ежи не сразу нашелся что ответить. – Ну и друзья у тебя, девонька. Хотел бы я посмотреть на того, о ком ты говоришь.

– Посмотришь – не обрадуешься, – ехидно усмехнулась та.

– Мы его сюда раньше на закорках таскали, – вмешалась вторая, – но сейчас уж и не поднять. А сам он по отвесной стене все же не влезет.

Теперь Ежи совсем не нашелся что ответить. Странный какой-то разговор у них выходил.

– А крысиный падишах у вас там сейчас есть? – полюбопытствовала вторая девица.

– Кто?

– Ну, такой… хвостами спутанный, или сросшийся, не знаю уж.

– Восемь штук, – подтвердила первая, – только, хотя его и называют падишахом, он больше на раба похож, наверное. Сидел под полом, под крайней доской слева, сам выбраться не мог, пока мы ее не оторвали.

Пленники переглянулись снова. Они по-прежнему не вполне понимали, о чем идет речь, но крайняя доска слева выглядела иначе, чем остальные: гораздо новее прочих. Похоже, в этом месте пол их камеры, не перестилавшийся, наверное, с византийских времен, действительно был недавно потревожен кем-то, а потом починен.

– Мы его, можно сказать, от голодной смерти спасли, – продолжала девчонка, – такой был исхудавший, едва шевелиться мог… Ну как его после такого было Бею отдать?

– А Бей и сам его испугался, – добавила вторая из близняшек.

– Вот еще! – возмутилась ее сестра. – Он ничего не боялся, даже маленьким! Просто удивился очень – ну так ведь было чему!

– Мы его в зверинец отнесли, – пояснила вторая, заметив, что Ежи и Тарас, прислушивающиеся к их спору, продолжают недоумевать.

– Кого? – все еще недоумевая, спросил Ежи. – Бея?

– Пардино-Бея – в зверинец?! Язык бы тебе за такое отрезать! – воскликнула первая близняшка со вспышкой внезапной ярости – и вдруг осеклась. – Крысиного падишаха, конечно, – продолжила она, чуть дрогнув голосом и странно изменившись в лице. – Управитель уж так благодарил, так благодарил… Сказал, что ему раньше о таких диковинках слышать приходилось, но чтобы их живыми находили – ни разу.

– Ладно, девоньки, –

вмешался Тарас. – Бея, кто б он там ни был, тут нет сейчас. А вас самих как зовут-то?

Ежи только сейчас с изумлением сообразил, что имени девчонок они так и не спросили до сих пор, хотя сами назвались в первую же встречу. Может быть, потому и не спросили, что различали их без малейшего сомнения. Даже странно: говорят, что люди всегда путают близняшек. Они и вправду похожи как две капли воды… А вот же – не путалось почему-то.

– Меня – Михримах, «встреча Солнца и Луны», – немедленно похвасталась та из девиц, которая утверждала, что неведомый Бей испугался.

– А тебя? – Тарас посмотрел на другую.

– Не твоя забота! – вдруг ощерилась та.

– Ясно, – усмехнулся Ежи. – Значит, из вас двоих ты – младшая!

– И это не твоя забота! – яростно отрезала та и вдруг опять странно дрогнула голосом и лицом. – Я же не спрашиваю у тебя, что за имя такое – Ежи и что оно значит…

– А спросила бы, я тебе и ответил бы. Полное имя звучит как Георгий, так я и был крещен. – Ежи слегка осекся, сообразив, что здесь, в столице неверных, этого, возможно, в таком разговоре лучше не касаться. – А означает оно… ну… землепашец, вообще-то. Хотя я землю не пашу и пращуры мои не пахали, мы от сабли, а не от плуга!

– Георгиос? – с неожиданным любопытством переспросила младшая близняшка. – Йогри ве Аждарха? То есть тот Георгиос, который большущую змеюку-огнеплюйку побеждал? Тебя по нему назвали?

Ошеломленный таким описанием дракона, Ежи молча кивнул.

– А меня крестили в день святого Тарасия Константинопольского, – сообщил Тарас. – Уж не знаю, что значит его имя, это нам пусть пан Латинская Грамота объяснит.

– По-гречески это, – буркнул Ежи, хмуро глянув на своего товарища, – и не настолько я его знаю, чтобы…

– А мы-то знаем, – небрежно заметила Михримах. – Нас хорошо учили.

– Хорошо и больно, – подтвердила ее младшая сестра. – А значит это «приводящий в смятение». Мы поищем, расскажем вам. Ну ладно, теперь нам пора. А то и в самом деле будет… если не тростинкой, то хворостинкой…

Снова качнувшись на своей дощечке, она дотянулась до стены, схватилась за каменные выступы. Помогла сделать то же Михримах. Еще мгновение – и девчонки начали спускаться, оставив Ежи и Тараса в полном неведении, что такое можно «поискать и рассказать» насчет их имен.

– Ой, давай и правда спешить, а то вправду накликаешь, – донеслось до них снизу. Кажется, это был голос Михримах.

– Невелико горе.

– Тебе-то невелико…

Потом близняшки перешли на турецкий. А вскоре их голоса и вовсе перестали быть слышимы.

4. Рука хасеки

– Невелико горе.

– Тебе-то невелико…

– Так и тебе ведь тоже, – хмыкнула Орыся. – Меньше терпеть да дольше орать – подумаешь!

Михримах потупилась.