Дочь Волдеморта

Ночная Всадница

Всё это Гермиона прочитала на обороте обложки, где счастливая пара вдохновенно целовалась в спирали серебряных звезд Венчальной магии. Книжку Гермиона утилизировала без всякого зазрения совести.

Кроме любовного романа в этот день леди Малфой получила и другую посылку — на этот раз из магазина маскарадных костюмов. Это был ее наряд, заказанный еще в сентябре. Близился Хэллоуин, а в Даркпаверхаусе повелось отмечать его особенным образом.

На праздничный банкет всем положено было являться в костюмах. Причем было совершенно неважно, о ком идет речь — преподавателях, гимназистах

или персонале.

Учащиеся готовились к этому дню с самого лета, стараясь перещеголять друг друга в изобретательности, а тех, кто почему-то не удосужился запастись маскарадным костюмом, какие-нибудь добрые самаритяне обязательно обряжали домовыми эльфами, запихнув в увеличенную заклятием наволочку и извозив в каминной золе.

Перед преподавателями и персоналом стояла сложная задача — обзавестись костюмами, одновременно и оригинальными, и интересными, и приличествующими их статусу.

В этот Хэллоуин Гермиона особо не изощрялась и собиралась переодеться кошкой. В свое время она потратила немало сил на заказ подходящего наряда. Результат, присланный сегодня из «Масок на все случаи жизни», несколько превзошел чаянья молодой ведьмы. Крутясь во все стороны перед большим, сотворенным из тумбы и шифоньера, зеркалом Гермиона всерьез обеспокоилась уместностью подобного убранства на почтенной преподавательнице приличной гимназии.

Облегающее трикотажное платье было чересчур открытым и коротким, да к тому же будто разорванным по центру огромными когтями. Такими же неприлично–рванными были и высокие гольфы. Хорошо хоть перчатки–рукава из рябой ярко–сиреневой ткани придавали всему этому великолепию хоть какой-то оттенок одетости.

Гермиона поправила сиреневые ушки и стала разматывать скрученный в моток кошачий хвост. М–да, гимназистам будет на что посмотреть в грядущий Хэллоуин…

В ночь на понедельник дом со сквозняками порадовал наследницу Темного Лорда очередной девушкой. В белом холщевом платьице и венке из огромных лилий и калл, она стояла на фоне окна, закрывая лицо ладонями, и ее полусогнутые пальцы с очень длинными ногтями, напоминающими белый мрамор, походили на когти какого-то чудовища.

Девушка дрожала от холода, сотрясалась всем телом. На этот раз Гермиона собиралась выяснить, кто постоянно посещает ее ночами в этом холодном доме, и потому быстрыми шагами прошла коридор и вцепилась в запястья неизвестной, пытаясь отстранить руки у нее от лица. Ночное видение не поддавалось, оно согнулось пополам и сильнее прижало к лицу ладони: русые волосы рассыпались во все стороны, но рук девушка не отняла. А потом вдруг выкрикнула полуистерическим, хриплым голосом: «Жить! Хочу жить!» — и Гермиона проснулась.

Вечером того дня раздосадованная от невысыпания она позабыла о дополнительных занятиях с Женевьев Пуанкари, которая, впрочем, нашла в ее кабинете Рона и, как выяснилось, чудесно с ним пообщалась, так и не дождавшись в тот вечер своей горе–преподавательницы.

Во всем этом Гермиона обвинила волшебный дневник, забытый днем в учительской, и перед сном поругалась еще и с ним.

Той ночью ее ожидал очередной старец, на этот раз облаченный в белый подрясник. Он не прятал лица и ничего

не говорил, а только смотрел на нее огромными глазами, и в каждой черточке его лица сквозило безумие.

А в последнюю ночь перед памятным Хэллоуином, столь сильно переменившим жизнь мадам Малфой, в пустом доме дожидалась пухлая низкая женщина в белой бархатной мантии и с огромным бантом на макушке в тон. У ног женщины резвились пять очаровательных белоснежных котят.

Все котята пали замертво, когда Гермиона подошла ближе, а женщина рухнула на колени, скорчившись, будто от сильной боли и взвыла диким голосом. А потом долго стояла на четвереньках, тяжело дыша у ног скованной ужасом Гермионы и, не поднимая головы, проговорила наконец тонким визгливым голосом: «Ненавижу!»

Глава XI: Хэллоуин в старом замке

Два стакана Бодрящей Настойки не подвели — на праздничном вечере Гермиона чувствовала себя отлично.

И не она одна.

Даркпаверхаус отмечал Хэллоуин с размахом. Трапезную стилизовали под полутемную пещеру, полную летучих мышей, призраков и оазисов из парящих свечей в примечательных местах, таких как данспол, разбросанные тут и там столики с угощениями и более занимательные уголки со специальной программой: там предсказывают будущее, тут предлагают сразиться с боггартом, там проводят конкурсы на знание ритуалов со специфическими призами в награду…

Темный Лорд, в честь праздника на время вернувший себе в качестве костюма змееподобный облик, куда-то запропастился сразу после торжественной части. В полутемном зале мелькали силуэты и тени. Большие часы, перенесенные из холла и окруженные змейкой парящих крошечных свечек возвещали о том, что скоро гимназисты вынуждены будут покинуть Трапезную — для них бал–маскарад длился лишь до трех часов, остаток же ночи накануне Дня Всех Святых был в полной власти взрослых.

Гермиона, улизнувшая ото всех, курила, сидя на постаменте огромной статуи в темной части зала, когда услышала совсем близко, кажется, по ту сторону возвышения, досадливый голос своей матери.

— …рассказывать мне о том, как должно жить! — гневно говорила она кому-то, видимо, подходя к статуе и останавливаясь в ее тени.

— Понимаю, что смешно твердить тебе о чести, — возразил на это грубый мужской голос. В ответ Беллатриса действительно рассмеялась, — и всё же, Белла! Есть границы, за которые вообще не должно переходить человеческим существам…

— Тебе известны мои границы, — зловещим тоном прервала женщина, прекратив веселиться. — Других нет.

— Я думал, что они мне известны.

— Рабастан, ты ведешь себя глупо. Все последние годы. Не переходи дозволенных тебе границ. Ты был предан милорду столько лет: не допускай же сейчас непоправимых и глупых ошибок!

— А какую ошибку допустил мой брат, Белла? Что молчишь?! Ты говоришь мне: «Не переходи границ, чтобы сохранить жизнь»? Но ее так просто лишаются даже самые верные! Ты печешься о моей безопасности? Это так великодушно! И странно! Ведь для тебя не существует ни благодарности, ни привязанностей, ни чести! Годы — ничто! Вся жизнь — пустяк. Так зачем ты пытаешься уберечь мою?