Дочь Волдеморта
Шрифт:
— Не думай, что я не сожалею о Родольфусе, Роб! Или что для меня это было просто.
— Сожалеешь! — с горечью перебил ее собеседник. — Поберегись бросаться такими словами! Еще скажи, что мы все так много пережили вместе и через сколькое прошли! Давай, скажи, что же ты замолчала?! Дружно вспомним славное прошлое! А потом и меня ты прикончишь, не моргнув глазом, как только Он этого захочет!
— Я его не убивала, — тихо сказала женщина.
— Не важно, кто! Белла! Послушай сама себя! Между верностью
— Молчи! — яростно остановила его Беллатриса. — Не произноси такого никогда! — с чувством предостерегла она, и скороговоркой добавила: — И даже не думай!
— А может, я больше не дорожу своей жизнью.
— Ты и без меня знаешь, что не всякому может посчастливиться расстаться с нею легко, — досадливо бросила женщина.
— И всё это устраивает тебя?
— Меня — вполне, — холодно отрезала она.
— Ну да, — мужчина сделал паузу, — леди Волдеморт.
— Это не имеет значения, Роб! И ты это прекрасно знаешь! Или в Азкабане я хоть раз пожалела о своем выборе, или хоть на миг задумалась о предательстве тогда, когда ничего уже не вселяло надежду?!
— А я, Белла?! А Родольфус? В том-то всё дело. Я больше не вижу смысла, понимаешь?
— Роб, каждый из нас всегда, всякий миг, с самого начала был готов отдать за милорда собственную жизнь! И ты тоже! Что изменилось сейчас? Родольфус удостоился высочайшей чести, ты даже представить себе не можешь, какой! Мы все должны быть готовы в любую минуту умереть за нашего Лорда!
— Когда есть смысл, Белла, — перебил Рабастан. — А не просто так!
— Смысл был!
— Какой? Сделать тебя женой повелителя?!
— Его воля, — ледяным тоном оборвала Беллатриса. — Мне кажется, этого вполне достаточно.
Послышался стук каблуков и шелест мантии, леди Волдеморт стремительно вышла из-за статуи и скрылась в полумраке зала.
Гермиона, выждав пару минут, легкой тенью вернулась к преподавательскому столу, вокруг которого пылали высокие факелы.
— Что с вами, леди Малфой? — окликнул ее задумчивый голос младшего профессора д’Эмлеса. Наряженный Мефистофелем, он удивительно вписывался в этот образ — ибо и в быту носил на себе его неуловимые черты.
— Всё в порядке, — ответила Гермиона.
— У вас озабоченный вид.
— Слишком много мыслей, — протянула ведьма с меланхоличной улыбкой.
— В эту ночь нужно веселиться, — прищурившись, попенял д’Эмлес. — Пойдемте.
— Куда?
— Попробую помочь разобраться с вашей тревогой. — Он взял ее под руку и повел в темноту.
— Хотите пригласить меня на танец? — предположила Гермиона.
— Танцевать нужно с легкой душой, — возразил преподаватель нумерологии.
— А как ее облегчить? — усмехнулась ведьма.
— Нужно сначала найти смелость заглянуть в нее, миледи, — странно ответил ее коллега. — Идемте.
Он
— Присаживайтесь здесь, леди Малфой, — подтолкнул Дэмьен. — Врага нужно знать в лицо.
— Это совсем… — растерялась Гермиона. — То есть я не… Здравствуйте, профессор Нэсмизидас.
— Зовите меня Амарантой, — улыбнулась в призрачном голубом свете полувейла и протянула над столом свои белоснежные руки ладонями вверх. Гермиона без особого энтузиазма подняла свои.
Глаза гадалки затуманились, и она неподвижным взором уставилась вглубь магического кристалла. Гермиона от нечего делать тоже туда смотрела: внутри шара клубился облаком густой белый туман.
Амаранта молчала, руки ее, сначала совершенно ледяные, стали медленно согреваться в теплых ладонях Гермионы. Пауза затянулась.
Леди Малфой уже хотела прервать представление и встать, как вдруг губы провидицы дрогнули.
— Два тугих обруча сковали твое сердце, — заговорила она тихим, потусторонним голосом, глядя в белый клубящийся туман, — и мешают дышать: каждый миг, каждую секунду память шепчет твоему сердцу жестокие слова. Много чужой вины окатывает тебя холодом постоянно, но вина твоя — жжет каленым железом. И свобода от нее придет лишь когда спадут тяжелые обручи. Их разрушит только месть. Всё остальное бессильно. Неотомщенная обида вопиет о возмездии…
— Это невозможно, — дрогнувшим голосом сказала Гермиона, — у меня нет власти мстить мертвому и пропавшему.
— Тот, кто исчез, всегда рядом. Тот, кто умер, дожидается твоего суда. Ты снимешь раскаленные обручи. Один за другим, хотя между ними лягут годы. Сначала первый, самый тугой. А за ним и следующий. Один с наслаждением, второй — с безразличием. Ты уберешь жар, чтобы замерзнуть во льдах чужой вины, но твоей уже не останется.
Гермиона хотела встать, однако Амаранта удержала ее, с силой сжав руки, и всё так же не отрывая взора от шара, разделяющего их двоих.
— Постой. Есть еще сны, которые тревожат тебя, — произнесла гадалка. — Это чужая месть, чужой раскаленный обруч. Искалеченные и разрушенные судьбы приходят к тебе во снах, облаченные в белые одеяния. Они упрекают тебя — но это не твоя душа плачет о них, это Черная магия приводит на ночные свидания тени. Они не могут причинить вреда, потому что безразличны тебе. Все, кроме одной. Та еще не являлась. Тени уйдут, когда покажут свои лица. Они пришли только бросить упрек, и их власть развеется. Потерпи. Дай кому-то снять свой раскаленный обруч…