Дочь Волдеморта
Шрифт:
И вот молодая энтузиастка мисс Эйвери приняла решение провести свой грандиозный тайный эксперимент именно на безумной тетушке Алисе, которой всё равно не могло стать хуже – куда уж?
В основе метода, который разработала Шарлин, – лечение подобного подобным, старое как мир правило, ныне часто забываемое. Целительница вознамерилась по возможности воссоздать ситуацию, при которой ее тетка лишилась рассудка: не бутафорией – ее на магическом уровне легко почувствовать, а по–настоящему. И, если потребуется, Шарлин была готова даже вновь подвергнуть Алису заклятию Круциатус,
Материалы дела Лонгботтомов были общеизвестны, Шарлин хорошо знала, какие волшебники совершили некогда нападение на ее молодых дядю и тетю. Один из преступников ныне считался мертвым. Двое здравствовали, но Шарлин далеко не была уверена в том, что даже ее отец способен заставить Черную Вдову участвовать в подобном эксперименте, привлекая к тому же внимание к старым преступлениям. Что же до мистера Лестрейнджа, то он вроде стал таким нелюдимым, что от него и свои предпочитают держаться подальше.
Однако был еще четвертый участник давнишней трагедии. И он не просто «был» – он был прямо тут, под рукой, почти в полной власти мисс Эйвери.
Бартемиус Крауч–младший, точнее его обездушенное, но совершенно здоровое тело продолжало свое существование именно здесь – тремя этажами ниже, в отделении Увечий от живых существ, палате Непоправимого урона.
Шарлин давно разработала план своего эксперимента. Она дождалась, пока начальница отделения и ее куратор мадам Лонгботтом, супруга кузена Невилла, не желавшего Шарлин даже знать, уйдет в летний отпуск и вовсе покинет Королевство. Дождалась самого удобного момента – ночи на среду, когда незаметно увести пациента из палаты Клариссы Сметвик на втором этаже не составит никакого труда.
Как рассказывала потом Женевьев, мисс Эйвери со своим безразличным спутником появились незадолго до рассвета. Впрочем, кавалера ее юная практикантка сразу не увидела – иначе перепугалась бы от того потрясающего успеха, которого достигла Шарлин в деле придания Барти Краучу его прежнего облика.
Она нарядила безучастного колдуна в отцовскую мантию Пожирателя Смерти, умелые чары стерли с его лица печать прожитых лет, специальный настой заставил тусклые глаза вспыхнуть прежним безжалостным блеском, а Мимическое заклинание искривило тонкие губы в фанатичной жестокой усмешке.
Шарлин велела мисс Пуанкари перевести Фрэнка Лонгботтома в общую часть палаты, и та выполнила указания, устроив его на свободной койке между Адой Афельберг и Агнес Довреньи, причем последняя проснулась и начала тявкать, едва не перебудив всех пациентов.
Пока Женевьев укладывала Фрэнка и Агнес, Шарлин окутала отгороженную цветастыми занавесками часть палаты Звуконепроницаемыми чарами.
Мисс Пуанкари до самого конца не могла понять, что происходит. На ее робкие вопросы Шарлин лишь пояснила, что должна провести сеанс интенсивной терапии с Алисой Лонгботтом.
Мисс Эйвери была старше, уже заканчивала стажировку, и, будучи лишь практиканткой, Женевьев не решилась перечить. Но она внимательно следила за всем происходящим.
Девушка как раз разбудила по велению мисс Эйвери сонную и невнятно что-то бормочущую Алису, когда резкая
В неясном свете заклинания он казался совсем юным, почти мальчиком; соломенные волосы беспорядочно рассыпались по лицу, молочно–белая, усыпанная веснушками кожа как будто немного лоснилась, а глаза сверкали безжалостным блеском. Одетый в черную мантию Пожирателя Смерти, которая колыхалась, будто кошмарное облачение дементора, он напугал бы вот так любого.
Женевьев вскрикнула, но из-за спины вошедшего раздался твердый голос Шарлин:
— Всё в порядке, не двигайтесь.
Возможно, Женевьев и послушалась бы уверенной и старшей мисс Эйвери, но ситуация начала выходить из-под контроля. Всегда спокойная и отчужденная, робкая, похожая на малое дитя Алиса перепугалась, и даже больше, чем могла бы. В ее глазах сверкнул не просто испуг, а настоящий ужас. Она стала кричать, вырываясь из рук Женевьев и кинувшейся к ним мисс Эйвери. Темно–рыжие полуседые волосы разметались по лицу, и она, пытаясь освободиться, стала рвать их на своей голове. Кажущиеся огромными на исхудалом лице глаза лезли из орбит.
Жуткий гость стоял, похожий на манекен: живой, настоящий, зловещий – но будто замерший, замороженный магией. Он смотрел на Алису страшным взглядом, но этот взгляд не двигался.
И тут Шарлин окончательно перепугала бедную Женевьев. Вместо того чтобы помочь успокоить Алису, она стала за ее спиной и произнесла в самое ухо буйно бьющейся женщины странным, не своим голосом:
— Это будет очень длинная ночь. И она не кончится для вас до тех пор, пока вы не признаетесь, где Темный Лорд! Что вы с ним сделали?!
Последние слова Шарлин выкрикнула с неистовой злобой и рванула ведьму за волосы с такой силой, что Женевьев показалось, будто она вырвет их с корнем. В испуге и панике девушка не нашла ничего лучшего, чем активировать в кармане сигнальный галлеон и вызвать тем самым целительницу Лонгботтом.
Полумна трансгрессировала в палату через несколько минут, причем не сама, а вместе со своим супругом. Если бы не последнее обстоятельство, всё, пожалуй, закончилось бы хорошо.
За долю секунды оценив ситуацию, с диким ревом Невилл бросился на неподвижного Крауча, повалил его на пол и стал бить в страшном неистовстве. Шарлин кинулась к нему, что-то крича об эксперименте, и пытаясь оттащить обезумевшего волшебника, Полумна и Женевьев сдерживали Алису, исступленно вырывавшуюся из их рук.
Хрупкая мисс Эйвери не могла справиться со здоровяком Невиллом, а свою палочку она вложила в пальцы Барти Крауча, и теперь та откатилась под кровать. Но еще до того, как Полумна и Женевьев сориентировались, догадались применить магию, чтобы усмирить безумного, тот сам вмиг застыл, не донеся размозженный кулак до лица бесчувственного уже врага.
Застыли в тот момент все.
Потому что Алиса Лонгботтом не просто кричала, вырываясь из рук целительниц, она внезапно стала кричать отчетливые слова: