Дочь Востока. Автобиография
Шрифт:
— Тебе видней, Пинки. Ты у нас знаток международного права. Не буду спорить с выпускницей Гарварда. Но в политике баланса сил ты пока разбираешься слабо.
Сцены, пролетевшие перед глазами в течение четырех дней, когда отец безуспешно пытался спасти объединенный Пакистан, и сейчас у меня перед глазами.
Я сижу через два ряда от отца, позади него, в Совете Безопасности. 104 страны, входящие в Генеральную Ассамблею, а также Соединенные Штаты и Китай проголосовали за осуждение Индии, но под угрозой советского вето пять постоянных членов Совета Безопасности не могут прийти к соглашению даже по перемирию. После семи заседаний по Индо-Пакистанскому конфликту
«11 декабря, 5.40. Наша армия сражается героически, но без поддержки с воздуха и с моря и при соотношении сил один к шести не продержится более 36 часов, начиная со вчерашнего дня». Перечитываю свои заметки тех дней, набросанные на бланке отеля «Пьер». На следующий день ситуация еще мрачнее: «6.30 утра. Посол Шах Наваз определил ситуацию как тяжелую. Единственный выход — вмешательство Китая при одновременном нажиме американцев на русских, чтобы предотвратить их вмешательство. Отец отправил телеграмму в Исламабад с просьбой продержаться не 36, а 72 часа. Генерал Ниязи (командующий нашей армией в Восточном Пакистане) обещает держаться до последнего человека».
12 декабря отец призывает в Совете Безопасности к перемирию, выводу индийских войск с пакистанской территории, размещению войск ООН для обеспечения безопасности мирного населения. Его призыв остается неуслышанным. Не веря своим ушам, слежу за оживленной дискуссией — в течение часа они толкут воду в ступе! — по «важнейшему» вопросу: назначить ли следующее заседание Совета Безопасности на 9.30 или на более удобные для любителей поспать 11.00. Пакистан тем временем погибает.
— Надо заставить Яхья начать боевые действия на западе, — внушает отец пакистанской делегации в своем гостиничном номере. — Наступление на западе отвлечет силы индийцев с востока, ослабит давление там. — Я соединяюсь с Яхья Ханом, но его адъютант сообщает, что президент почивает и будить его не велено. Отец хватает трубку.
— Вы не знаете, что идет война? Разбудите президента! — кричит он. — Он должен начать боевые действия на западе. Нужно немедленно ослабить давление на восток.
Какой-то западный журналист пускает утку о сдаче генерала Ниязи индийцам. Отец окончательно теряет терпение в переговорах с Яхьей.
— Немедленно опровергните слухи! — кричит он адъютанту. Яхья по-прежнему недоступен. — Как я могу чего- то добиться, если у меня не остается на руках карт!
Телефоны в номере отца звонят не умолкая. Однажды я принимаю одновременно звонок от госсекретаря США Генри Киссинджера по одной линии и от председателя делегации КНР Хуан Хуа по другой. Генри Киссинджер обеспокоен возможным вмешательством китайцев на стороне Пакистана. Отец обеспокоен их возможным невмешательством. Отец планирует уговорить Яхья слетать в Пекин в качестве последнего средства. Позже я узнаю, что Генри Киссинджер по всему Нью-Йорку тайком встречался с китайцами на явочных квартирах ЦРУ.
В номер отца приходит и уходит советская делегация. Затем китайская. После нее американская во главе с Джорджем Бушем. «Мой сын тоже в Гарварде. Звоните, если что-то понадобится», — говорит мне посол Буш, вручая визитку. Я сижу у телефона, принимаю нужные звонки, отбиваюсь от ненужных.
— Войдешь во время переговоров, — учит меня отец. — Когда будут русские, скажешь, что звонят китайцы. Когда придут американцы,
Я выполнила распоряжения отца, но урока его не усвоила. Я всегда выкладываю карты на стол.
Этот дипломатический покер в Нью-Йорке, однако, резко обрывается. Яхья второго фронта не открыл, уже смирившись с потерей Восточного Пакистана. Китайцы так и не вмешались, несмотря на все заверения. Нанесли ущерб и преждевременные слухи о нашем поражении, даже когда выяснилась их ошибочность. Индийцы теперь знают, что наше военное командование в Восточном Пакистане готово к сдаче. Знают это и постоянные члены Совета Безопасности. Дакка обречена.
15 декабря я занимаю привычное уже место позади отца в зале заседаний Совета Безопасности. Его терпение подходит к концу, он по горло сыт стратегией невмешательства и проволочек.
— Невмешательства не существует. Вы, так или иначе, занимаете определенную позицию. — Он просто-таки тычет пальцем в делегатов Великобритании и Франции, которых их собственные интересы на субконтиненте заставляют воздерживаться при голосовании. — Вы либо за справедливость, либо за несправедливость. Либо за агрессора, либо за потерпевшего. Нейтралитет невозможен.
Его страстные слова звучат в помещении, а я наглядно знакомлюсь с практикой покорности и открытого вызова. С учетом позиции сверхдержав разумным курсом кажется покорность судьбе. Но следование этим курсом означает соучастие.
— Принимайте любое решение, стряпайте договор хуже Версальского, легализуйте агрессию, легализуйте оккупацию, легализуйте все, что было незаконным до 15 декабря 1971 года. Я в этом не хочу участвовать, — мечет молнии отец. — Наслаждайтесь своею хитроумностью. Я покидаю зал заседаний. — С этими словами отец поднялся и направился вон. Я спешно принялась собирать свои бумажки и под всеобщее молчание поспешила из зала в хвосте пакистанской делегации.
«Вашингтон пост» походя заклеймила поведение отца в Совете Безопасности как «театрализованное представление». Перед нами же стояла драматическая дилемма: быть или не быть стране, существовать ли Пакистану на карте мира?
— Даже потерпев военное поражение в Дакке, мы не должны сдавать политических позиций, — говорил мне отец позже, шагая по улицам Нью-Йорка. — Покинув зал, я хотел показать, что, хотя нас можно сокрушить физически, наша воля и гордость несокрушимы.
Мы шагали и шагали, возбужденный отец возмущался последствиями ситуации для нашей страны.
— Если бы достигли политического решения, скажем, провели референдум под эгидой ООН, народ Восточного Пакистана мог бы проголосовать, решить, остаться ли частью нашей страны или выделиться в свое государство, Бангладеш. А теперь Пакистан покрыт позором поражения в войне с Индией. За это придется платить, и платить по самой высокой цене.
На следующее утро отец отправился в обратный путь, я возвратилась в Кембридж. А Дакка пала.
Потеря Бангладеш нанесла Пакистану сокрушительный удар. Последствия сказались сразу и во многих аспектах. Наша общая религия, ислам, как мы полагали, неразрывно сплотившая восток и запад страны через тысячу миль индийской территории, не смогла удержать страну от распада. Вера наша в выживание в границах единой страны покачнулась, связи между четырьмя провинциями, составляющими Западный Пакистан, ослабли до почти полного разрыва. Никогда еще не переживал Пакистан столь тяжких времен.