Дочь Востока. Автобиография
Шрифт:
— Мода — буржуазный предрассудок, — буркнула я пре зрительно одному из репортеров, и на следующий день эта фраза, вывернутая наизнанку, провозглашала меня пробивающей новое направление в моде.
Мой отец и члены его делегации тоже не могли понять причин оказываемого мне повышенного внимания прессы и публики.
— Может быть, дело в том, что ты разряжаешь серьезную атмосферу, отвлекаешь мысли от нелегких проблем. — К такому объяснению отец склонился однажды утром, глядя на мое фото на первой полосе. — Смотри, поосторожнее руками размахивай, — поддразнил он меня. — Ты тут смахиваешь на Муссолини. — Он намекал на жест,
Скорее всего предложенное им объяснение и было верным. Переговоры проводились в обстановке абсолютной секретности, аккредитованный пресс-корпус из журналистов всего мира маялся в вынужденном бездействии, и я оказалась желанным громоотводом. Но чувствовалось и еще кое-что.
Я представляла новое поколение. Родилась уже после разделения британской Индии на две страны, в независимом Пакистане. Я свободна от комплексов и предрассудков, разрывавших индийцев и пакистанцев, когда субконтинент разделился на две страны. Может быть, люди надеялись, что новое поколение сможет избежать враждебности, послужившей причиной трех войн, не позволившей нашим дедам и отцам жить в мире и дружбе. Проходя по улицам Симлы, чувствуя доброжелательность окружающих людей, я ощущала такую возможность. Неужели мы должны отгораживаться стенами ненависти и неспособны по примеру бывших врагов, населяющих Европу, найти основы для мирного сосуществования?
Ответ на этот вопрос скрывался в облицованных панелями комнатах бывшей британской администрации, в которых часами буксовали, не приводя ни к каким результатам переговоры между индийской и пакистанской делегациями. Отец продлил срок пребывания в Симле, не очень, правда, надеясь на прорыв в переговорах. Индийцы по-прежнему отказывались признавать позицию пакистанской делегации по Кашмиру: провести плебисцит, дать населению решить самостоятельно, к какой стране присоединиться. И с самой Индирой Ганди у него возникали трудности. Он восхищался ее отцом, премьер-министром Джавахарлалом Неру, но дочь его, как считал мой отец, не обладала качествами, которые позволили Неру сделать Индию повсеместно уважаемой страной.
Я не могла составить собственного мнения о госпоже Ганди. Во время малого рабочего ужина, который она дала в честь нашей делегации 30 июня, она пристально смотрела на меня, вгоняя в краску. Я интересовалась ее политической карьерой, восхищалась ее упорством. В 1966 году соперничающие лидеры Индийского национального конгресса выбрали ее как декоративную, легко управляемую фигуру; ее называли за глаза гунджи гурийя, немая кукла. Но эта стальная женщина в шелковых одеждах перехитрила их всех. Для того чтобы успокоиться, я пыталась за ужином с нею поговорить, но она отвечала очень сдержанно, держалась прохладно и отстраненно; ее напряженность несколько ослаблялась, лишь когда она улыбалась.
Я нервничала еще и из-за того, что надела шелковое сари, которым снабдила меня мать. Она, конечно, преподала мне урок, как надежно, прочно обернуться ярдами ткани, но я все равно нервничала. В голову лезла история о сари тетушки Мумтаз, попавшем в эскалатор в крупном универмаге в Германии и разматывавшемся до момента, пока кто-то не сообразил выключить механическую лестницу. Это воспоминание не добавляло спокойствия, а госпожа Ганди все продолжала буравить меня глазами.
Может быть, она вспоминала дипломатические миссии, во время которых сама сопровождала
Я также гадала, вызывает ли у нее присутствие пакистанской делегации какие-то ассоциации с прежними визитами представителей нашей страны. Именно в этом городе ее отец встречался с Мохаммедом Али Джинной и Лиакатом Али Ханом для размежевания мусульманского Пакистана и индуистской Индии. Теперь в качестве премьер-министра она могла способствовать выживанию этого отделившегося мусульманского государства. Или могла попытаться уничтожить его. Какой она выберет путь?
Ответ на этот вопрос я узнала через четыре дня.
— Собирайся, — сказал отец 2 июля. — Завтра уезжаем.
— Без соглашения?
— Без соглашения. Лучше без соглашения, чем с таким, которое они предлагают. Они полагают, что я не могу вернуться домой без соглашения, и потому пойду на все, что они предложат. Но лучше я встречу разочарование соотечественников, чем пойду на такие кабальные условия.
Члены нашей делегации чувствовали себя истощенными и опустошенными. Молчание нарушало лишь шуршание бумаг. Из процедур остались лишь визит вежливости отца госпоже Ганди в 4.30 и ужин, который наша делегация устраивала в честь хозяев вечером. И домой, в Исламабад.
Я сидела на полу в отведенной мне комнате, когда отец неожиданно возник в дверном проеме.
— Не говори никому, — пробормотал он, как-то странно сверкая глазами, — но я этот протокольный визит использую для последней попытки. У меня есть мысль. Может, впрочем, ничего и не выйдет. — И он исчез.
Я то и дело подходила к окну, чтобы не пропустить момент его возвращения. Местность так похожа на Мурри. Такие же расплывающиеся в дымке сосны, извилистые серпантины горных дорог, деревянные домики. И граница недалеко. Но люди, живущие по разные стороны границы, лишены возможности посещать друг друга.
Отец снова возник передо мною внезапно. Он улыбался.
— Надежда вернулась. Мы подпишем соглашение. Инш'Алла!
— Как у тебя получилось, папа? — спросила я под жужжание голосов членов делегации, передающих новость друг другу и оживленно обсуждающих ее.
— Я видел, что она нервничает. Ведь отсутствие соглашения не только для меня неудача, для нее тоже. И этой неудачей непременно воспользуются противники. Она все время трепала замок свой сумочки, и чай ей, похоже, казался горьким. И я набрал в грудь воздуху и полчаса говорил без остановки.
Отец сказал ей, что они оба — демократически избранные лидеры, уполномоченные народом. Что они могут принести в регион мир, все время из него ускользающий с самого момента разделения стран, что в случае неудачи они лишь углубят зудящие раны. Военные победы неотделимы от истории, но прозорливость государственных деятелей оказывает на ее ход не меньшее воздействие. Искусство управления государством требует чутья момента и ощущения будущего, умения сделать уступку, приносящую плоды. В качестве победителя Индия, а не Пакистан, имеет возможность делать уступки.