Дочки-матери
Шрифт:
– А хотели бы знать? – В голову пришла вдруг шальная мысль.
– Конечно!
– Давайте встретимся…
Мака услышала в коридоре шаги, резко нажала «отбой» и, сунув телефон в карман, сделала вид, что моет руки. В туалет вошла Валентина Сергеевна.
– Маковецкая, – с порога начала она воспитательную работу, – ты почему не на уроке?
– Вызвали, – Мака закатила глаза к потолку.
– Уже отпустили?
– Да.
– Тогда беги на урок! Что у тебя сейчас?
– Кажется, русский.
– Проводить? – участливо поинтересовалась
– Пока еще помню дорогу.
Мака вышла из туалета и поплелась нога за ногу к кабинету русского языка. Зайдя за угол, остановилась и, подумав пару секунд, написала Игорю сообщение: «В пятницу, 19.00, место назовите сами. Александра». Не успела она дойти до нужной двери, а Игорь уже прислал ответ.
Улыбаясь, как удав, проглотивший кролика, Мака постучала и распахнула дверь.
– Можно?
– Входи, – со вздохом разрешила учительница, как и все, ошалевшая за две недели от постоянных блужданий учеников между уроками.
Мака нашла глазами свою сумку – верный сосед по парте и на этот раз не подвел, – плюхнулась на стул и уставилась на доску непонимающими глазами. Сейчас ее интересовало только одно: предстоящая встреча с Игорем. Не терпелось посмотреть в глаза мужчине, ради которого Инна наплевала на собственную дочь.
Об Игоре она думала и поздно вечером, уже лежа в постели, пока мать возмутительно долго трепалась с кем-то по телефону. А потом, уже засыпая, Мака вдруг почувствовала, что Инна сидит рядом с ней.
– Зачем? – произнесла мать загробным, неузнаваемым голосом. – Зачем ты, сумасшедшая идиотка, сожгла эти журналы?!
Мака вытаращила на нее глаза, сон прошел моментально. Но от страха, перемешавшегося с гневом, она не могла выдавить из себя ни слова.
Неужели тот самый человек, которого хотели подставить, – это она? И мать им так сразу поверила?!
Глава 10
Инна, словно в замедленной съемке, видела, как Сашка вскакивает на кровати, отбрасывает одеяло к стене. Следом полетела подушка.
– Я, – девочка орала, задыхаясь от гнева; перевязанные белыми бинтами коленки светились в темноте, – я не трогала эти журналы!
– Ты никогда, – Инна тоже кричала, ее колотило от ярости, – не говоришь правду! Вся школа знает!
– Дура!!!
Она соскочила на пол и ринулась в ванную комнату, но не успела запереть дверь. Ополоумевшая Инна потянула за ручку, разверзая дверной проем, словно пропасть, между собой и дочерью.
– Отпусти! – визжала Сашка как сумасшедшая. – Оставь меня в покое!
Инна вцепилась в ручку мертвой хваткой, изо всех сил вытягивая ее на себя. Намертво приклеившаяся с другой стороны дочь ехала вслед за дверью по полу в своих махровых носках.
– Не смей, – орала Инна, – не смей!
Выехав за пределы ванной комнаты, Сашка поняла, что с матерью ей не сладить.
– Больная! – проорала она.
И, как была, в одной длинной футболке, бросилась в коридор. Сорвав с вешалки куртку, стала ее натягивать. Инна
Визжа и выкручиваясь, дочь сучила по полу руками, ногами. Крупные слезы катились из ее раскрытых глаз.
– Зачем тебе это было надо? – хрипела Инна сорванным голосом. – Показать, что ты круче всех?!
– Ты ни хера не понимаешь! – рыдала девочка. – Никогда не поймешь!
Обессилев, она перевернулась на живот. Только ее плечи продолжали вздрагивать. Инна сидела рядом, прислонившись спиной к стене, и кляла свою никчемную жизнь. Она так и не научилась быть матерью. А из-за дочери не достигла успеха ни в чем другом. Легко болтать о том, как перерезать себе пуповину, если у тебя нет, не было и никогда не будет детей!
Они обе провели так немало времени – Сашка вздрагивала и в отчаянии повторяла только два слова: «Дура. Поверила», а у Инны больше не было сил ни на обвинения, ни на сочувствие. Она каждым нервом, каждый клеточкой кожи чувствовала собственную никчемность в этом чертовом мире.
В какой момент и как они встали, чтобы разбрестись по своим комнатам, Инна не помнила. Она ощущала только абсолютную пустоту и сразу же провалилась в сон…
Дисциплинированный будильник поднял ее в семь утра. Инна открыла глаза и тут же вспомнила об ужасе, который они с Сашкой вытворяли здесь ночью. И если дочь еще можно было понять – буйство гормонов, неустойчивая подростковая психика, – то как Инна могла позволить себе эти постыдные выверты, в голове не укладывалось!
Тело гудело и не слушалось, словно отравленное лошадиной дозой крепкого алкоголя. Превозмогая боль, Инна встала с постели и, пошатываясь, поползла в ванную комнату. Чувство вины за допущенный беспредел разрослось в ней до невероятных размеров. Она приняла душ, умылась и, замотавшись в махровый халат, отправилась будить Сашку. Обычно та просыпалась сама, но сегодня, видимо, измученный истерикой организм дал сбой. Инна даже подумала, что при других обстоятельствах не стала бы трогать дочь, но в девять ноль-ноль им обеим нужно было явиться в кабинет директора.
Инна осторожно открыла дверь в Сашкину комнату и, широко распахнув глаза, уставилась на пустую кровать. Ледяной ужас пробрал ее до костей. Она заметалась, нашла телефон, стала звонить. Сашкин номер был недоступен. Наскоро одевшись, Инна выбежала из квартиры.
В восемь утра она уже переминалась с ноги на ногу у входа в школу, но дочери не было видно. Инна решила, что до начала уроков нельзя поддаваться панике. Придет!
Но она ошиблась: Сашка так и не появилась. Первой мыслью было бежать в ближайшее отделение милиции и заявить о пропаже ребенка, но она остановила себя: надо пойти в школу, поговорить с завучем. В конце концов, ее дочь пропала из-за идиотской истории с журналами! И этой Марианне Ивановне придется теперь встать с ног на голову, чтобы доказать ей вину Сашки!