Догоняя прошлое
Шрифт:
Оказалось, что парень не такой уж и фрик, как я подумал, впервые увидев его. Шон, так звали моего соседа, работал программистом в какой-то фирме, хотя мне он больше напоминал хакера. Большую часть времени, Шон работал дома. Половину его комнаты занимала разная аппаратура: компьютеры, принтеры, сканеры и еще какие-то приспособления. Очевидно, это и навело меня на мысль о хакерстве.
Мы познакомились и подружились. Не то, чтобы мы проводили все вечера вместе, но иногда я заходил к нему, отрывал от компьютера, мы пили пиво и болтали. Теперь
Шона совершенно не напрягало то, что я гей. Он знал это уже давно, потому что не услышать нас с Брайаном было невозможно.
Потом я познакомился с его друзьями, один из которых оказался художником. Правда, его картины не выставлялись в галереях. Он рисовал и раздавал друзьям, а иногда выставлял на продажу на улице. Парень абсолютно не напрягался по этому поводу, а работал художником–декоратором в одном маленьком театре и был вполне доволен жизнью. Вот только меня такая жизнь не устроила бы.
Мы болтали с ним об искусстве, и однажды, я даже показал ему свои работы. Он долго смотрел на две последние, законченные пару дней назад и вдруг спросил:
– Тебе плохо, да? Ты несчастлив! Здесь столько злости и боли!
Я не удивился его вопросу. Как правило, художник видит больше, чем обычные люди, хотя, Брайан тоже всегда понимал мою живопись, понимал то, о чем говорили мои полотна. Но Брайан – исключение из всех правил.
Да, черт подери, мне было плохо. И причиной того, стало не столько отсутствие Брайана, сколько моя неудовлетворенность, мое недовольство собой. Я торчал в этом городе уже почти год, а толку не было никакого, кроме трех проданных работ (одну из которых купил Брайан).
Поначалу, этот маленький успех подстегнул меня. Я уже видел Нью-Йорк у своих ног. Приглашения от лучших галерей выставляться у них. Но все оказалось не так радужно.
Я снова обошел несколько галерей, показывая свои работы, но снова никого не заинтересовал. Все те же вежливые улыбки и не менее вежливые отказы. Отчаяние захлестнуло меня.
И если, еще совсем недавно, я редко выбирался в клуб, расположенный недалеко от квартиры, чтобы сбросить напряжение, то последнее время, я стал там частым гостем.
Я злился на себя, на Брайана, на этот город, на весь белый свет. Зачем я здесь? Что мне нужно? Почему я уехал, а любимый мужчина отпустил меня? Порой мне казалось, что я знаю ответы на эти вопросы, что все правильно, и я должен бороться. Сдаться – значит, проиграть и потерять все.
Я готов был подставить задницу Ирвину, чтобы только вновь выставить свои работы.
Но все чаще накатывала безысходность и тоска. Я не знал, что делать. Неудачи разрушали меня. Мне хотелось бросить все и вернуться к Брайану. Он бы понял и принял. Да он был бы рад! Сколько раз я видел в его глазах эту невысказанную просьбу. Но… но что-то удерживало меня, не давало сделать этот шаг. Может быть, Судьба? Не знаю, я не мог объяснить.
Поэтому, когда он предложил мне билет до Питтсбурга, я категорически отказался. У меня не было сил ни с кем разговаривать, особенно с ним.
2018 г. Версаль
Джастин
Я открыл глаза, выплывая из воспоминаний, и только сейчас заметил, что сижу в темноте. На улице зажглись фонари. Я отложил дневник и подошел к окну. В этом году февраль во Франции выдался ветреным и снежным. Вот опять повалил снег. Хотя в гостиной было совсем не холодно, но мне показалось, я замерзаю, как будто воспоминания вытягивали из меня не только душу, но и тепло.
Я еще немного постоял у окна, любуясь снежным хороводом, и вернулся на диван, по дороге включив лампу. Комнату затопил мягкий приглушенный свет. Стало как-то уютнее и теплее. Вот только все равно от дальнейших воспоминаний меня бросало в дрожь.
На Рождество и Новый год я тогда не поехал, хотя Брайан снова предложил мне билет на самолет, но я отказался и посоветовал ему полететь в Канаду к Гасу, что он и сделал. А я в отчаянии напился, как последняя сволочь, и на рождественской вечеринке у своего соседа трахнул того художника. Но что было самое страшное, я перестал рисовать. Я ничего не чувствовал и ни чего не хотел. Вот уже неделю я не брал кисть в руки.
Я просто валялся и разглядывал стены своей комнаты. Что уж тут сказать - очень достойное занятие!
А потом он приехал, не предупредив и не позвонив, просто появился на пороге и все.
Январь 2006 г. Нью-Йорк.
Я сидел, тупо уставившись в одну точку на стене. Если бы я еще о чем-то думал, размышлял! Нет, я просто смотрел. Так бывает. Смотришь на что-то совершенно бездумно и все. Поэтому, когда в дверь позвонили, я не шевельнулся. Я никого не ждал, а если это к Шону, то пусть и открывает, хотя, судя по тишине, он тоже не торопился. А за дверью не сдавались. Звонок продолжал заливаться. Я вздохнул и все же потащился открывать. «Кто бы ни был, пошлю на хуй, и все», - думал я.
Распахнув дверь, я так и замер, не веря своим глазам.
– Брайан? – пролепетал я.
Это было все, на что меня хватило. А он, не говоря ни слова, сграбастал меня, смял губы грубым поцелуем, врываясь в рот. Потом подхватил и понес в комнату. Все также молча сорвал одежду и толкнул на кушетку.
– Брайан! Я…
– Молчи!
Прелюдии и подготовки почти не было, впрочем, нежности тоже. Черт подери! Он знал, абсолютно точно знал, что сейчас мне было нужно - грубо, сильно, больно, чтобы вернуться, чтобы опять поверить в себя, в нас и двинуться дальше. Только Брайан мог дать мне это, только он.