Догоняя Птицу
Шрифт:
– Очень холодная весна, - сказал Птица, о чем-то поразмыслив.
У него был мягкий, расслабленный голос, который придавал тьме синеватый оттенок кухонной горелки.
Лоте хотелось, чтобы он говорил еще.
– Скоро совсем похолодает, я думаю.
– Вот бы нет, - откликнулась она.
– А ты ведь наверняка загорать приехала, - лениво усмехнулся Птица.
Но Лота не была уверена, что он хочет поговорить об этом - он это сказал просто так, в ответ каким-то своим мыслям или засыпая.
– Какой хороший день, просто счастливый какой-то, - сказала она уже перед самым сном.
– Да, - отозвался Птица, - хороший день.
– Слушай, - сказала Лота, поднимаясь на локте, - а вдруг мы его забудем?
–
– она слышала, что он уже не здесь, не с ней. Но не хотела его отпускать.
– Этот хороший день. Вдруг мы его забудем. Что тогда?
– А мы не забудем, - Птица зевнул и погладил ее по волосам теплыми пальцами.
– Забудем. Точно забудем.
– А что бы ты хотела?
– Не забывать.
– А что нужно, чтобы не забывать?
– в темноте она слышала, что он улыбается.
– Напоминать друг другу.
– Давай будем напоминать, - он положил руку ей на плечо и потянул под одеяло.
– Только напоминать надо часто, а то забудем, - не успокаивалась Лота.
– Давай часто. Раз в неделю, например.
– Нет, чаще.
– А как?
– Ежедневно...
В следующие дни она напомнила ему два раза - какой хороший был день, какой хороший день, какой хороший.
А потом перестала. Она все время о нем вспоминала, об этом первом хорошем-хорошем дне с дорогой, лагерем, подъемом по Чертовой лестнице, о ночи на матрасе, о том, что ее за Птицу без разговоров выдали замуж. Но ей не хотелось надоедать ему словами. А сам он не заговорил об этом - ни разу.
Но Лота и не думала обижаться. Во-первых, у них теперь была тайна, о которой знали они двое.
Во-вторых, обстановка располагала к благоприятной взаимности.
На природе два человека сближаются быстро и без усилий.
На воле, где небо низкое с увесистыми, плотными тучами, бегущими к морю. С холодным, всюду проникающим ветром. Где человек хочет спрятаться от природы подальше, укрыться от нее понадежнее. Греть руки у маленького костра. Сидеть в пальто возле печки кирпичной или железной печки-буржуйки. Природа захлестывает с головой, как волнующееся море. Все просто. Один замерз, другой продрог. Туман, вещи отсыревают, свечи парафиновые вот-вот кончатся, в доме темно. Какая-то птица кричит в кустах жалобно и протяжно, словно хочет о чем-то предупредить. А вместе не страшно - переплетаться, срастаться, делить тепло поровну. То руку устроить поудобнее, то ногу. Греться друг о друга, пережидая холодные ночи.
Решать ничего не надо, все уже и так решилось само собой с самого начала.
Через неделю Лота вспомнила Москву и удивилась: неужели она могла спать как-то иначе?
Глава шестая
Тайник
Быт обустраивали по пунктам: отмывка посуды, приведение в порядок кухни, отчистка обеденного стола, удаление наиболее выдающихся клубов паутины, подметание полов во всех помещениях, обустройство ночлега. Многоножки, пауки и мыши спешно покидали гостеприимную и относительно сухую сень полузаброшенного человечьего жилья.
– Да, пипл, развели мы тут с вами пастораль, - усмехался Птица.- Курс социальной адаптации!
Но недовольства в его голосе не чувствовалось. Он замешал в банке глину и пытался замазать щели в увечной печке. Лота показала ему свои руки: на правой ладони вздулась крупная мозоль - выпуклый прозрачный волдырь, а кожа на указательном пальце была до крови содрана брезентовым поводом от уздечки: лошадь мотнула головой, а Лота пыталась ее удержать. Происхождение некоторых царапин и ссадин она не могла, да и не пыталась объяснить. Однажды обнаружила на лбу спекшуюся корку - след от поджившей
Последним из дома удалился тошнотворный запах подтухшей сельди, обитавший в кухне вместе с жестянками, полными замусоленных хапцов, и ворохом сырых газет, скрывавших в себе не менее килограмма пищевых отходов.
Лота тоже, по мере сил, принимала участие во всеобщей инвентаризации, и ожидало ее в этом процессе неожиданное открытие.
* * *
Дело в том, что между потолком и крышей она обнаружила крошечный чердак. Зачем она туда полезла? Точнее, как вышло, что она туда полезла одна, без какого-либо сопровождения? Да просто все остальные были тем временем заняты чем-то своим, а именно: самым пристрастным образом, словно бы речь шла о кровной собственности, приводили в порядок дом, а также территорию, прилегающую к дому и ставшую их совместным владением. Какая сила вселилась в них? Что за необъяснимая тяга к собственному углу внезапно обольстила их мятежные души? Может, Птица их загипнотизировал? Один волок из леса коряжину на дрова, другой кормил лошадей, охлопывая их по немолодым жилистым шеям и что-то нежное пришептывая в чуткие мохнатые уши, третий орудовал веником так, что из окон и дверей валила мгла, а четвертый, чьих глаз эта летучая мгла нечаянно коснулась, плаксиво и горячо ругал третьего. Но здесь, под крышей, Лота оказалась словно бы в тихой нише, где время остановилось и замерло течение самой жизни. И теперь прислушивалась к всеобщей суете, созерцая и наслаждаясь. Порядок в доме наводился в таком угаре, что ее вылазка вверх по гнилой лестнице, которую она выволокла из-за дома всю в паутине и прошлогоднем сухом вьюнке, произошла незаметно, и все устроилось само собой. Коротко говоря, под кровлей она обнаружила углубление, которое могло служить антресолью. Оно и служило ею, как умело. В его неглубоких глубинах теснились рулоны рубероида, перепачканные побелкой доски, мышиные и осиные гнезда, замасленные рукавицы, дохлые осы и сухие мотыльки. И вот среди всего этого бесполезного чердачного хлама, она обнаружила наисекретнейший тайник.
Она лихорадочно перебирала все варианты, то есть всех людей, которым мог принадлежать тайник, эта таинственная и диковинная схоронка, но ни один из егерей не соответствовал наличествовавшим в нем предметам, а точнее - общей ауре тайника: приключенческой, заговорщицкой и немного детской, будто бы он заготовлен для игрушечного побега. Итак: были там 10 рублей бумажными купюрами достоинством по одному рублю, жетоны от киевского метро, веревка, свернутая в бублик и завязанная сбоку на узел, закупоренные полбутылки портвейна, парафиновые свечи в бумажном пакете и славная пузатая подушка, которую Лота в тот же день стащила и потихоньку перетащила вниз, в их с Птицей комнату. Почему-то ей совсем не хотелось разорять тайник, вынуждая каждую из вещей служить по назначению - что, в общем-то, было бы вполне логично. Не хотелось также и сообщать остальным про то, что он существует. Лота сама удивилась собственной деликатности: она ведь была как раз из тех, кто разоряет птичьи гнезда, причем подчистую.
Мысль о тайнике преследовала ее и в тот вечер, и все последующие утра и вечера, и потом - много-много дней спустя. И даже если она думала о чем-то постороннем, тайник все равно незаметно вклинивался между посторонними мыслями.
Тайной веяло от тайника, крутым поворотом в судьбе.
А может, первым шагом к неведомой развязке.
Куда уж ей было в тот вечер во всем этом разобраться.
* * *
Через несколько дней появились лесники - решили все-таки Птицу проинспектировать. Повертелись тут и там, осмотрели результаты, присвистнули.