Догра Магра

Юмэно Кюсаку

«Вот уж не думал, что кто-либо из нынешних ученых окажется способен оценить мою диссертацию про сновидения эмбриона. В полной уверенности, что таких не найдется, я представил эту работу и был готов к провалу. Но, узнав, что ваше превосходительство и профессор Сайто отметили мою диссертацию, я был обескуражен. Ясно как день: если ценность моих трудов видна невооруженным глазом, то они по определению лишены глубины. Поэтому я считаю, что моя деятельность не может послужить чести и славе университета Фукуоки.

Не имея мужества показаться на глаза вашему превосходительству и профессору Сайто, я вынужден скрыться. Прошу вас сохранить императорский дар, которого я удостоился, — те серебряные часы. Я приду за ними, когда мои исследования

перестанут быть понятными». И так далее и тому подобное.

Декан Морияма показал это письмо профессору Сайто со словами «Что за нахальный мальчишка!», и они оба рассмеялись. А потом…

Целых восемь лет доктор Масаки путешествовал по Европе. Он получил научные степени в Австрии, Германии и Франции, а в 1915 году тайно вернулся на родину и стал вести жизнь бродячего ученого, нигде не останавливаясь надолго. Он собирал истории, легенды, свидетельства и биографические сведения о сумасшедших, посещая психиатрические больницы в разных префектурах, сочинил небольшую книжку под названием «Еретическая проповедь об Аде умалишенных» и стал распространять ее на улицах.

— «Еретическая проповедь… об Аде умалишенных»?.. Что же там написано?

— Вы скоро с ней ознакомитесь, как и со «Сновидением эмбриона», о котором я вам уже поведал. В этой книге описываются страшные умалчиваемые факты. Могу лишь сказать, что речь идет о жутких пытках, насилии над сумасшедшими и мошеннических методах лечения, которые процветают в современном обществе. Увы, психиатрические лечебницы часто страшнее, чем тюрьмы… В общем, этот труд — своего рода манифест или письменная декларация о чудовищных «темных веках душевнобольных», изнанке современной культуры. Доктор Масаки не только распространял копии «Проповеди» по присутственным местам, учреждениям и школам, но и лично исполнял ее на улицах под аккомпанемент деревянной рыбы — барабана мокугё и раздавал брошюры с текстом всем желающим.

— Исполнял на улицах?!

— Так точно… я позволил себе отвлечься от темы, но сам доктор Масаки относился к этому крайне серьезно… Однако имеются свидетельства, что его наставник, профессор Сайто, всячески пытался связаться с доктором Масаки и предлагал ему поддержку, рискуя своим положением и репутацией. Но, к большому сожалению, в этой «Проповеди» упоминались настолько жестокие факты, что вся она казалась полным бредом, — увы, бывает и такое. Поэтому общество ее проигнорировало и никто всерьез не посочувствовал душевнобольным. Конечно, если бы публика отнеслась достаточно серьезно к случаям пыток, о которых идет речь в «Проповеди», то по всему свету стали бы закрываться психиатрические больницы и мир наполнился бы умалишенными… Впрочем, доктор Масаки не видел в том ни малейшей проблемы. Я даже полагаю, что распевание «Проповеди» под барабан мокугё было своеобразной подготовкой к свободному лечению сумасшедших, которым он предполагал заняться в будущем…

— И действительно… — перебил я доктора и невольно выпрямился в кресле. Сглатывая слюну, я бормотал: — И действительно… действительно… Он готовил эксперимент надо мной?

— Так точно, — немедля кивнул доктор Вакабаяси. — Как я и говорил, доктор Масаки обладал поистине выдающимся интеллектом, а его эксцентричные и сумасбродные выходки были на самом деле подготовительным этапом к открытию больницы для свободного лечения сумасшедших. Каждое из его причудливых и непонятных деяний служило этой цели. Иными словами, половину своей жизни доктор Масаки всецело посвятил вам… — Доктор Вакабаяси холодно уставился на меня своим бессильным и мутным взглядом.

Он пристально наблюдал, как я, пытаясь успокоиться, ерзаю в кресле. Убедившись в моей неспособности не только ответить, но даже приподняться, доктор Вакабаяси утерся платком, слегка откашлялся и размеренно продолжил:

— В конце марта позапрошлого, 1924 года… — я помню точное время, это было в час дня двадцать шестого марта — через восемнадцать лет после выпуска, — доктор

Масаки наконец объявился. Давно пропавший без вести, он неожиданно постучал в кабинет кафедры судебной медицины нашего университета. Я встретил его как громом пораженный — казалось, передо мной привидение! Однако я поздравил доктора Масаки с возвращением и спросил о причинах его прибытия. На что он искренне и открыто заявил: «Да вот случился тут один досадный казус. Пару дней назад на станции Модзи у меня стащили золотые часы. “Мовадо” под заказ стоят около тысячи иен, и очень жаль было с ними расставаться… Но тут я вспомнил, что восемнадцать лет назад меня наградили серебряными часами, вот и пришел за ними. Кстати, надеялся принести вам впечатляющий подарочек, но не нашел ничего подходящего, и потому, сидя на втором этаже гостиницы “Исэгэн” в Модзи, быстренько накатал пустяшное исследованьице. Сначала я хотел показать его ректору и пошел к профессору Сайто, но тот сказал, что лучше сделать это через доктора Вакабаяси, поскольку он теперь декан медицинского факультета. Так я оказался тут. Извини уж, что свалился как снег на голову, но прошу…»

Я сразу же достал хранившиеся у меня часы и вручил их доктору Масаки. Работа, которую он принес, по значимости была сопоставима с «Происхождением видов» Дарвина или «Теорией относительности» Эйнштейна. Она называлась «О мозге» и, по мнению профессора Сайто, должна была потрясти весь научный мир…

— О мозге…

— Так точно. Это был труд объемом примерно в тридцать тысяч знаков, крайне научный и серьезный, в отличие от «Сновидения эмбриона». Работа оказалась написана на немецком и латыни, что исключало недопонимание. И должен сказать, сам факт ее сочинения за пару недель на втором этаже гостиницы — вне доступа к источникам — свидетельствует о невероятной силе интеллекта доктора Масаки… Более того, в этом труде он раскрыл загадочные, необъяснимые прежде функции мозга и доказал свои гипотезы так ясно, будто осветил их факелом. В то же время он просто и доходчиво объяснил суть многочисленных таинственных феноменов, которые до того находились под покровом тайны…

Разумеется, увидев эту работу, профессор Сайто испытал крайнее удивление и весь следующий год, забывая о пище и сне, занимался ее изучением. И в результате… в конце февраля 1925 года он со слезами на глазах явился к нынешнему ректору Мацубаре и заявил: «Я оставляю пост профессора кафедры психиатрии университета Кюсю и в качестве преемника рекомендую господина Масаки. Если же его переманит какой-нибудь другой университет, для нас это будет страшным бесчестьем!»

Однако доктор Масаки пропал сразу же после нашей встречи, и нынешний ректор университета, профессор Мацубара, будучи под впечатлением от поступка профессора Сайто, все-таки упросил его не принимать поспешных решений. В то же время он неофициально согласился присудить доктору Масаки ученую степень за этот труд…

Вот такие эмоциональные истории бытовали в научном мире. Однажды, по всей видимости, кто-то проговорился, и заметку об этом даже напечатали в газете. Но лично я по своей рассеянности не обратил на нее внимания, — доктор Вакабаяси закрыл глаза, будто на него нахлынули сентиментальные воспоминания.

Я же почтительно взирал на портрет профессора Сайто и, приняв достойный вид, словно находился перед божеством, с легким вздохом пробормотал:

— То есть профессор Сайто умер, чтобы передать пост доктору Масаки?

Морщинка между бровями доктора Вакабаяси — он все еще стоял с закрытыми глазами — сделалась глубже. Кажется, его потряс мой вопрос. Он глубоко вздохнул, будто собираясь откашляться, затем открыл глаза, вперился в меня своим мутным взглядом и сказал чуть более высоким тоном:

— Так точно. В прошлом году… 19 октября 1925 года… сразу же после того как доктору Масаки была присуждена ученая степень, профессор Сайто внезапно погиб. И смерть эта была странной.

— Как это… странной? — безжизненно перебил я.