Доктор Фальк и дачные убийства
Шрифт:
– Эт-то что еще такое?! – грозно осведомился он.
– Прошу любить и жаловать, – объявил Фальк. – Серый монах Зеленого луга собственной персоной.
Студента препроводили в домик урядника, где Александр Петрович учинил ему жесткий допрос. Но, как он ни старался, будущий художник отвечал одно и то же: в деревню приехал неделю назад, снял с другими школярами крохотный домик на окраине (как выяснилось – аккурат рядом с пекарней Никифорова), планировал зарабатывать уроками живописи. Ни о какой Вере Павловне Шевалдиной до ее смерти не слышал. Но, когда по поселку впервые поползли слухи о сером монахе, подумал, что будет весьма остроумно вырядиться в хламиду и бродить по ночам по Зеленому лугу, пугая обывателей. Пока не наткнулся на настоящего призрака у кирхи, к которой пришел после того, как прочел показания очевидцев
Спустя два часа расспросов Сидоров запрятал студента в холодненькую [25] . Формально повода для этого не было, но и просто отпускать балбеса на все четыре стороны ему не хотелось. Фальк дожидался его на крыльце, слушая сверчков и благодарно подставив лицо наконец налетевшему ветерку.
– Ну, Василий Оттович, что скажете? – вопросил урядник, присоединившись к нему.
– Скажу, что «Зеленолужский вестник» оказался прав, – признал Фальк. – Некий монах действительно бродил вокруг кирхи и по городу. Бьюсь об заклад, что прошлой ночью булочник и встретившаяся мне у станции старуха видели именно студента. Что же до призрака, встретившегося ему… Не знаю, Александр Петрович. Возможно, он сам себя напугал так, что принял за монаха какое-нибудь дерево или куст – думаю, что, бродя по округе в своей хламиде, да еще и ночью, он все равно подсознательно боялся встретить монаха. Возможно, интересничает – пытается нагнать больше страха и попасть в газеты. Но, как вы понимаете, есть и третья возможность…
25
Старое разговорное название камеры.
– Что он встретил настоящего преступника, который направлялся к дому Красильниковой, – кивнул Сидоров. – Конечно, после такого этот монах, скорее всего, сам постарался скрыться. С такой-то шумихой. Но, пожалуй, вернусь-ка я в засаду. Чем черт не шутит.
– Это вы верно подметили, – сказал Фальк и зевнул. – А я пойду спать. Время позднее, а у меня, знаете ли, игра завтра…
Сегодняшняя игра подразумевала парные матчи. Учитывая, что на весь Зеленый луг нашлось лишь восемь желающих, матчей планировалось всего три – два своеобразных полуфинала и итоговый для победителей. Дабы сделать состязание справедливым и подарить хотя бы малейший шанс новичкам, пары определялись жребием. К удивлению Фалька, его партнером оказался жизнерадостный коммерсант Федор Романович Вансовский.
– Как нас судьба-то свела, а, Василий Оттович? – широко улыбнулся обладатель пшеничных усов. – Умоляю, скажите, что вы хорошо играете!
– Тешу себя надеждой, что так и есть, – скромно ответил Фальк. Играл он действительно неплохо. Конечно, в элитные Крестовский клуб или Санкт-Петербургский кружок (чьим почетным председателем был великий князь Кирилл Владимирович) путь Василию Оттовичу был заказан, да и в открытых столичных турнирах не участвовал, однако он старался летом выбираться пару раз в месяц в Сестрорецкий клуб лаун-тенниса, где практиковался в более демократичной компании.
– Вот и я тешу себя надеждой, но уже не юноша, поэтому сие чувство меня не питает, – обезоруживающе пожал плечами Вансовский. – Обожаю этот спорт, но, увы, играю отвратительно. И ведь тренера нанимал из англичан и даже ракетку «дунлоповскую» приобрел – а все без толку! Бездарность! Мастерство не купишь! А вы, кстати, чем играете? Тоже британской?
– Нет, – застеснялся Фальк и вполголоса произнес: – Братья Цыганковы [26] .
– Патриотично, одобряю, одобряю! – закивал Федор Романович. – Но учитывая, как вы вчера обошлись с биллиардным кием, думаю, в ваших руках любой спортивный снаряд может быть грозным оружием.
26
В начале XX века основными экспортерами теннисных мячей и ракеток в Россию были британские Slazenger и Dunlop (читается как «Данлоп»). В описываемый период отечественное производство
– Вы мне льстите, – ответил Фальк, стараясь сохранить невозмутимость.
– Э, нет! В иной вечер визит пьяного поляка стал бы главным событием, но ваша поимка монаха, думаю, начисто отбила у всех память. Кстати, кажется, голова у Эдуарда Сигизмундовича сегодня не болит, раз уж он выбрался на трибуны.
Василий Оттович проследил за его взглядом и действительно увидел Шиманского, который пытался занять место рядом с Любимцевой. Однако та, как с радостью заметил доктор, воспользовалась его советом и, судя по жестам, дала поляку от ворот поворот.
– Человеку достались деньги, и он тут же пытается спустить их на ветер, – задумчиво произнес Вансовский. – Ну не глупость ли?
– Вы что, завидуете его наследству? – уточнил Фальк. – Полно вам! Вам он точно не соперник, с вашим-то пансионатом.
– Ох, Василий Оттович, знали бы вы, в какую копеечку мне влетает сей прожект… – грустно вздохнул коммерсант. – По миру ведь пойду! Давайте не будем о грустном. Посмотрим, кто достанется нам в соперники.
Им выпало играть вторыми. Первый матч закончился максимально быстро – дуэт театрального критика Васильева и профессора Нечаева проехался по сопернику, словно паровоз по известной героине романа Льва Николаевича Толстого. Василий Оттович даже покосился на новоявленного партнера – стоит ли вообще выходить с ним на матч против таких опытных спортсменов? Федор Романович, однако, оказался скромнягой. Да, играл он не на уровне Фалька, но бездарностью не являлся однозначно. Он отлично чувствовал партнера, предоставляя Василию Оттовичу вести игру, при этом уверенно его страхуя. Не портил он игру и в качестве подающего. Хотя их победа вышла менее эффектной, но Фальк и Вансовский прошли в импровизированный финал без особых проблем.
– Федор Романович, а ведь вы наговариваете на себя, – заметил доктор в перерыве.
– Не наговариваю, а страхуюсь, – усмехнулся коммерсант. – В моей профессии это, знаете ли, критично важно. А ну как не пошла бы игра и я вас подвел? Как бы вы на меня смотрели, распуши я перед вами хвост заранее?
– А вы опасный человек, Федор Романович!
– Благодарю, Василий Оттович. «Бизнес», как его называют уважаемые англосаксы, – удел головорезов в хороших костюмах и с широкими улыбками. Продолжим?
В мирной жизни Фальк считал Васильева и Нечаева если не приятелями, то как минимум добрыми знакомцами, но сейчас, стоя по разные стороны от сетки, соперники смерили друг друга поистине убийственными взглядами. Их разделяла не теннисная лужайка – их разделяло настоящее поле боя! И Василий Оттович намеревался уйти с него победителем.
Первый сет, однако, быстро сбил с него спесь. Фальку и Вансовскому удалось выиграть всего два гейма из восьми. Василий Оттович и хотел бы свалить всю ответственность на партнера, но его природное стремление к объективности верно подсказывало, что он сам виноват в столь удручающем результате. Сначала дело было в самоуверенности, затем – в растерянности, а под конец – в раздражении от того, что мячи соперников летели со скоростью пули, а вот его ударам не хватало точности.
– Спокойствие, спокойствие, Василий Оттович, – вполголоса обратился к нему Вансовский. – Мне импонирует ваша воля к победе, но сейчас ваши эмоции работают на соперника. Соберитесь. У нас еще есть все шансы перевернуть эту игру в свою пользу.
Как ни странно, напутствие коммерсанта подействовало. Фальк мобилизовал все свои силы, доверился Вансовскому – и второй сет они выиграли со счетом 6:4. Настало время финальной битвы. Зрители на трибунах притихли, словно осознавая важность момента. Игра велась в полной тишине, разбиваемой хлесткими ударами ракеток по мячу и выкриками игроков – иногда торжествующими, иногда разочарованными. Василий Оттович был напряжен. Мышцы и нервы натянулись как канаты, по лицу стекал пот, а тело будто бы действовало на чистом автоматизме. Соперники шли ноздря в ноздрю. 1:0. 1:1. 2:1. 2:2. Никто не желал давать слабину. 3:2. 3:3. 4:3. Наконец были сыграны все 10 геймов. Счет застыл на отметке 5:5. Судья неуверенным голосом спросил, не желают ли соперники разойтись миром, но одного взгляда на их зверские лица хватило, чтобы громко воскликнуть: