«Доктор Живаго» как исторический роман
Шрифт:
По романной «хронологии», видимо, к 1919 или к 1920 году относится рассказ о многочисленных формах насилия «красных», среди которых не забыта и «продразверстка» [111] :
Из Веретенников дошли известия, что деревня подверглась военной экзекуции за неповиновение закону о продразверстке <выделено нами. — К. П.>. Видимо, дом Брыкиных сгорел и кто-то из Васиной семьи погиб. В Крестовоздвиженске у Галузиных отняли дом и имущество. Зятя посадили в тюрьму или расстреляли [Пастернак: IV, 329].
111
Насильственные изъятия и жестокие меры в ответ на попытки сопротивления, конечно, и в романе относятся не только к хлебу. Семья Живаго и другие пассажиры видят сожженное здание станции и узнают о причинах: «Дорога сбоку
Из исторических реалий тех лет в романе упомянуты войска Чехословацкого корпуса. Еще в вагоне на пути в Варыкино Живаго слышат разговор: «Атаман Галеев. Сказывают, стоит с чехом заслоном у Юрятина. Забрал, ядрена репа, под себя пристаня и держит» [112] [Там же: 335], подъехав к Юрятину, они видят завершение боя в городе:
Это иллюзион «Гигант» зажгли. Там юнкеры засели. Но они раньше сдались. Вообще, бой еще не кончился. Видите черные точки на колокольне. Это наши. Чеха снимают [Там же: 257].
112
Весной 1919 года Лара рассказывает Юрию Андреевичу, что Галиуллин «преважною шишкой оказался тут при чехах. Чем-то вроде генерал-губернатора» [Пастернак: IV, 297].
Ср.:
В 1917 <…> десятки тысяч чешских и словацких солдат, отказавшихся защищать австро-венгерскую империю, объявили себя военнопленными у русских и получили разрешение добраться до Владивостока, чтобы затем присоединиться к французской армии. Согласно договору, заключенному 26 марта 1918 г. с советским правительством, эти 30 тыс. солдат должны были продвигаться не как боевое подразделение, а как группа граждан, располагающая оружием, чтобы отражать возможные нападения контрреволюционеров [Верт: 128].
По мере продвижения отрядов на восток все чаще возникали конфликты, местные власти пытались ограничить количество оружия, с которым передвигались «пленные», а чехи и словаки, напротив, подозревали, что большевики пытаются их обмануть, рассредоточить и не дать свободно покинуть русскую территорию. В результате
26 мая 1918 г. в Челябинске конфликты перешли в настоящие сражения, и чехи взяли город. Через несколько недель они взяли под контроль многие города вдоль транссибирской магистрали, имеющие стратегическое значение, такие как Омск, Томск, Самара, Екатеринбург [Там же].
Следующая реалия — так называемый Комуч, упоминание которого в романе также не вполне точно вписывается в реальную хронологию. Приехав в Варыкино (согласно романной хронологии — в апреле — начале мая 1918 года), Живаго слышит о Ливерии Микулицыне — главе местных партизан:
— …Он до сих пор еще не вырос, не остепенился, хотя отвоевывает Советской власти область за областью у Комуча.
— Как вы сказали?
— Комуч.
— Что это такое?
— Это войска Сибирского правительства, стоящие за восстановление власти Учредительного собрания [Пастернак: IV, 274].
8 июня 1918 года, в действительности практически немедленно после выступления Чехословацкого корпуса, в Самаре образовался «комитет из депутатов разогнанного Учредительного собрания (Комуч), <…> Казань, Симбирск, Уфа примкнули к Комучу» [Верт: 129]. Однако проведенная Комитетом мобилизация набрала только 30 тысяч человек. Большевики начали наступление, 8 сентября они взяли Самару.
Проблемы с мобилизацией в 1918–1920 годах, судя по всем источникам, были и у красных, и у белых (уклонения от мобилизации упоминаются регулярно в частных письмах 1919 года [Давидян, Козлов]). В романе успех в проведении рекрутского набора обеспечивает репутацию Стрельникова:
Разъездами его поезда был положен предел повальному дезертирству в крае. Ревизия рекрутирующих организаций все изменила. Набор в Красную армию пошел успешно. Приемочные комиссии заработали лихорадочно [Пастернак: IV, 250].
Сбежавший от набора, наоборот, к белым, Терентий Галузин попадает к партизанам, там оказывается замешан в заговоре и приговорен к расстрелу, а позже пытается выдать того же Стрельникова:
Отец его пропал в заложниках. Он узнал, что мать в тюрьме и разделит участь отца, и решил пойти на все, чтобы освободить ее. В уездной Чрезвычайной комиссии, куда он пришел с повинною и предложением услуг, согласились простить ему все грехи, ценой какой-нибудь крупной
113
О сходстве судьбы Галузина с персонажем повести друга и соседа Пастернака в Переделкине Вс. Иванова «Партизаны» см. [Смирнов 1996: 105].
Верховный правитель Сибири, власть которого была провозглашена 18 октября 1918 году в Омске [114] , адмирал Колчак упоминается в романе хоть и многократно, но не как действующее лицо, а скорее как обозначение обстоятельств: «оттеснение Колчака из Западной Сибири» [Там же: 327–328], «ряды колчаковских войск» [Там же: 334], «гибель Колчака неотвратима» [Там же: 337]. О крестьянской родне Галузиных сказано: «Перед ними Колчак лебезит, к себе зазывает, комиссары в лесное ополчение сманивают» [Там же: 311]; солдатка Кубариха рассказывает, «что будто бы красные освободили ее из Кежемской централки, где ее неизвестно за что держал Колчак» [115] [Там же: 350]. Та же Кубариха хвастается способностью приворожить «хошь Колчака, хошь Ивана Царевича» [Там же: 364]; назван партизанский лозунг «Все на Колчака!» [Там же: 359]. Наконец, Ливерий Микулицын говорит Живаго: «Колчак отступает на всех фронтах» [Пастернак: IV, 369], и «Гражданская война окончена. Колчак разбит на голову. Красная армия гонит его по железнодорожной магистрали на Восток, чтобы сбросить в море» [Там же: 370], «поражение Колчака» [Там же: 375]. Разговоры эти происходят осенью — зимой 1920 года, тогда как Колчак был расстрелян в Иркутске 7 февраля 1920 года, то есть именем «Колчак» называются просто отступающие войска белых.
114
«Некоторое время держалась власть Сибирского временного правительства, а теперь сменена была по всему краю властью верховного правителя Колчака» [Пастернак: IV, 306].
115
Здесь же сообщается и о поддержке Антантой армии Колчака: «Она ходила в <…> гороховой шинели шотландских королевских стрелков из английских обмундировочных поставок Верховному правителю» [Пастернак: IV, 350].
Точно так же несколько раз для обозначения белых частей употребляется слово «каппелевцы» [116] — военные соединения, названные по имени полковника, а затем генерал-лейтенанта В. О. Каппеля, командовавшего с июня 1918 года корпусом добровольцев в Народной армии Комуча, а с осени 1918 года — одним из корпусов армии Колчака [Вырыпаев].
Важное свойство Гражданской войны на Урале и в Сибири —
наступления и контрнаступления «белых» и «красных» армий в октябре — декабре 1918 и марте — июле 1919 года породили чрезвычайно подвижные линии фронта и многочисленные смены власти во многих населенных пунктах [Нарский: 184].
116
«…перед партизанами здесь зимовали каппелевцы. Они укрепили лес своими руками и трудами окрестных жителей» [Пастернак: IV, 335], «начальник связи Каменнодворский жег просмотренный и ненужный бумажный хлам доставшейся ему каппелевской полковой канцелярии вместе с грудами и своей собственной, партизанской отчетности» [Там же: 341], и вновь в связи с британской поддержкой Колчака: «Однажды в одном таком городке доктор принимал захваченный в виде военной добычи склад английских медикаментов, брошенный при отступлении офицерским каппелевским формированием» [Там же: 328].
В романе упоминается, как несколько раз меняется власть в Юрятине. Лара рассказывает Юрию Андреевичу в ответ на его наблюдения:
Мы подъезжали к городу в утро вашего переворота. <…> Дом, я вам говорила, как покачнуло! На дворе до сих пор неразорвавшийся снаряд у ворот. Грабежи, бомбардировка, безобразия. Как при всякой смене властей. К той поре мы уже были ученые, привычные. Не впервой было. А во время белых что творилось! Убийства из-за угла по мотивам личной мести, вымогательства, вакханалия! [117] [Пастернак: IV, 296–297]
117
Здесь тоже, видимо, присутствует небольшой анахронизм. Так, например, Пермь оказалась в руках Чехословацкого корпуса в начале лета 1918 года, была взята красными 25 декабря 1918-го, затем снова оказалась под контролем сил Колчака. Впрочем, как отмечает Нарский, «<в> связи с революционными событиями 1917 года Урал превратился в один из эпицентров Гражданской войны. Боевые операции Красной гвардии против восставших Оренбургских казаков начались здесь в ноябре 1917 года — за полгода до официального объявления Гражданской войны» [Нарский: 184].