Дольчино
Шрифт:
От грозного многолюдного войска крестоносцев уцелели лишь сотни три верчельцев, отчаянно защищавшихся у храма под руководством Коккарелло. Старый кондотьер мужественно сражался, подбадривая павших духом бойцов:
— Держись, Верчелли, держись! Принимай еретиков на пики! Клянусь головой Крестителя, эти воры смелы лишь ночью. С рассветом мы разгоним их, как стадо!
Внутри церкви, перед образом мадонны, на коленях громко молились бенедиктинцы. Нестройный хор сливался с грохотом боя, доносившимся через разбитые окна, и заглушал
Пламя свечей бросало по стенам слабые отблески. Бледные лица то озарялись, то снова погружались в полумрак. В дверях то и дело появлялись солдаты, приносившие на руках умирающих. Монахи не успевали их соборовать.
В маленькой полутёмной ризнице среди разбросанной церковной утвари беспомощно метался отец Фаустино. Он сновал из угла в угол, заламывал руки, в отчаянии хватался за виски. Неожиданно перед приором появились два рыцаря, с головы до пят забрызганные грязью и кровью. Не многие смогли бы узнать в них кутил, пировавших накануне в компании с Амброджо Саломоне.
Устало вытирая катившийся со лба пот, они вошли в ризницу и захлопнули за собой дверь.
— Не найдётся ли здесь чем причаститься перед дальней дорогой? — обратился к священнику один из воинов.
— Грех оставлять отступникам божью кровь! — присоединился другой. — Лучше мы ещё раз сполоснём горло, чтобы спеть погромче «Confiteor»! [37]
— Но церковное вино не употребляют для выпивки, — растерянно произнёс приор. — Правила службы запрещают..
37
«Сознаюсь в грехе…» — начало католической исповедальной молитвы.
— Э, в такую минуту не до правил, — перебил его первый рыцарь. — Велика ли беда, если мы подкрепим силы перед последней схваткой.
Поколебавшись мгновение, бенедиктинец достал толстую бутыль и, махнув рукой, передал вошедшим. Рыцари отошли к окну и стали по очереди жадно тянуть из горлышка.
Дон Педро бросил взгляд во двор.
— Скоро конец! До восхода не продержимся.
— Их стрелы всё чаще попадают в цель. С рассветом нас перебьют, как куропаток, — отозвался Томазо Авогадро. — Зачем ты вернулся? Разве вам не удалось прорваться к лесу?
— Мы почти пробились, да этот бешеный бык ударил со стрелками сзади.
— Неужели все германские рыцари пали в схватке?
— Уцелели лишь те, кого взяли в плен.
— Помилуй бог, что с нами будет! — с дрожью в голосе воскликнул приор.
— Надо было вместе отступать к лесу, — сказал верчелец. — Если бы Коккарелло послушался моих советов, мы сумели бы прорваться. Старик зря понадеялся на союзников.
— Всему виной измена стрелков. Кто мог подумать, что эти свиньи не побоятся предать нас.
— У таких, как Амброджо, нет ничего святого, — подтвердил
— Вот как! — усмехнулся испанский гранд. — Тогда ясно, почему за мной гонялись.
Под окном раздались крики и лязг мечей. Несколько стрел со свистом влетели в ризницу. Отец Фаустино поспешно опустил металлические жалюзи. Все трое прильнули к щелям, наблюдая разгоревшуюся внизу битву.
— Смотрите! Смотрите! Я вижу того мерзавца капитана! — воскликнул приор.
— Да, палицу Амброджо трудно не признать, — согласился дон Педро. — Щиты наших латников раскалываются от её ударов, как орехи под молотом.
— И всё же, клянусь сердцем Иуды, ей придётся потягаться с моим мечом, — твёрдо сказал Томазо Авогадро.
— Что касается меня, — заявил арагонский рыцарь, — я предпочитаю встретиться со славной боевой секирой. Видите — она мелькает левее и намного опередила палицу. Клянусь честью, её хозяин истинный кабальеро! Он выбирает самых сильных противников.
Все посмотрели в указанном направлении и тотчас заметили воина в блестящих доспехах.
— Я знаю того молодца, — произнёс Томазо. — Только благодаря его мужеству еретики удержались на горе. Это Лонгино Каттанео, правая рука Дольчино. Поговаривают, он знатного рода и был даже посвящён в рыцари.
— Diablo! Видно, и впрямь близок конец света! — изумился арагонец. — Не понимаю, как мог столь доблестный человек связать свою судьбу с мужичьём и тряпичниками.
— Скажи лучше — с сатаной и разбойниками, — проворчал бенедиктинец.
— Но что там? Наши отступают!
Отец Фаустино приоткрыл створки жалюзи и торопливо закрестился.
Со стороны монастырских ворот быстро надвигался конный отряд. Впереди, врубившись в боевые порядки верчельцев, сражался всадник в белом плаще. Его широкий двуручный меч сверкал в воздухе, нанося и отражая бесчисленные удары. Закованный в броню конь уверенно приближался к паперти.
— Всё кончено, — прошептал приор, падая на колени перед распятием. — Это Дольчино!
— Идём! — отшвырнув в угол пустую бутыль, решительно сказал испанец. — Не то придётся драться в стенах храма.
Оба рыцаря поспешили к выходу.
Через несколько минут солнце позолотило багрянцем вершины гор. И, будто приветствуя наступление нового дня, почти в тот же миг победно зазвонил большой колокол Донны ди Радо. Знамя верчельского кондотьера пало вместе с последними крестоносцами.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ