Долг, честь, мужество
Шрифт:
— Так нельзя, сразу с места в карьер, — дружелюбно усмехнулся участковый. — С подходцем надо.
— Ну, да ладно, — Иван Егорович почесал затылок. — В пятницу, значит, торгую я ящичками, и тут подходит ко мне такая фря. Женщина, значит. Баба — мы втроем не обхватим. Одета с модой. И говорит: «Уважаемый папаша, помогите моей беде. Хотела костюм сдать в комиссионный, а пачпорт дома забыла». Прямо скажу, польстился я на такое доверие. Велел ей ящики покараулить, а сам — мигом в магазин. Трешницу она мне преподнесла. Я отказывался, уломала. Квитанцию я ей отдал.
— Мы верим, Иван Егорович, что вы нас не подведете, — Качалов протянул старику руку.
Тот, вскочив с табуретки, гордо подал свою. Потом что-то вспомнил и бросился к комоду.
— Погодите! — он открыл ящик, вытащил со дна его узелок, развязал и что-то протянул Качалову на ладони. — Заслужил я доверие или нет?
Сергей Владимирович увидел медаль «За трудовую доблесть», взял ее и прикрепил к лацкану пиджака Ивана Егоровича.
— Мы и пришли сюда потому, что полностью вам доверяем. А награду носить нужно, пусть все видят, какой вы заслуженный человек.
Иван Егорович приосанился, улыбнулся и стукнул Качалова по плечу.
— Будь спокоен, сцапаем. Это я говорю!
Настасья приехала на рынок в воскресенье. Иван Егорович издали увидел ее и показал Качалову. Сергей Владимирович и сам уже заметил ту, которую «втроем не обхватишь». Ее мощная фигура резко выделялась среди других покупательниц.
Настасья усталой походкой подошла к Ивану Егоровичу и поздоровалась.
— С почтеньем, Лизавета Михайловна, — низко поклонился Иван Егорович и снял шапку. — Любопытствовал я. Пока не продали, наведайтесь во вторничек.
— Ничего не поделаешь, придется во вторник, — недовольно проговорила Настасья. — Вы здесь будете?
— Само собой.
Качалов «проводил» женщину до дома и отправился в местное отделение милиции.
— Никакая она не Елизавета Михайловна, а Анастасия Филимоновна Ступак, — сказал начальник отделения. — На нее уже готовился материал как на тунеядку, но она предъявила справку о болезни сердца и устроилась на работу. Дважды привлекалась за мелкую спекуляцию, правда, давно.
Сергей Владимирович заторопился.
— Спасибо за информацию, товарищ майор, теперь пора к ней наведаться.
— Сюда ее доставите или сразу к себе?
— Зачем же вас зря беспокоить? К себе.
— Ну, счастливо, — майор проводил Качалова до двери.
...Сергей Владимирович поднялся на третий этаж и надавил на кнопку звонка. Двое его помощников прошли на этаж выше и остановились на лестничной площадке.
— Кто там? — послышался настороженный голос за дверью.
— Я, Настасья, или своих не узнаешь? — вступил в роль Качалов.
Дверь приоткрылась, но удерживалась на цепочке. Настасья выглянула и тут же отпрянула, увидев незнакомого человека.
— Чего надо? Уходи, соседей позову.
— Не блажи, дура! От Сереги я, а ты вой поднимаешь. Открывай, чего зенки вылупила? Хошь, чтоб засекли?
Видя замешательство Настасьи, Сергей
— Если прихватят из-за тебя... Смотри!
— Не ори, пуганая, — цепочка наконец загремела, и Сергей Владимирович вошел в квартиру.
— Куда прешь! — остановила его Настасья. — Ноги сначала вытри.
Гость повиновался.
Настасья рассматривала его с откровенным любопытством.
— Что скажешь, добрый молодец?
— Серега денег просил, жрать не на что, — зевнул Сергей Владимирович.
— Дружка прислал. А сам что же, брезгует поклониться? — подбоченилась Настасья.
— Побрезгуешь, когда Ванька завалился.
— Какой малый был! — мечтательно вздохнула Настасья. — А этот, Геночка! Я на похоронах все глаза проплакала. Говорила ему — не пей много. Не сел, так под машиной жизнь кончил.
— Так как же насчет денег? — перебил ее Качалов.
— Все к Настасье. А чуть что — все отмахиваются. Аким Акимович, почитай, уже месяц глаз не кажет. Просила адресок, да где там...
Сергей Владимирович насторожился: «Да здесь, кажется, осиное гнездо. Повезло». Спросил:
— Как Ивана взяли, так и не звонил?
— Да нет, забегал на минутку, — ответила Настасья и подсела поближе к Качалову. — Ночевать будешь или предложить что хочешь?
— Могу и предложить, пустыми не ходим, — Сергей Владимирович долго рылся в карманах.
Настасья с нетерпением следила за ним.
— Вот, — капитан достал удостоверение и положил его перед ней.
Лицо ее перекосилось, как от острой зубной боли. Жадно глотая воздух, она рванула ворот кофты, упала Качалову в ноги и заревела:
— Милый, голубчик, не губи! Сколько хочешь — все отда-а-ам!
Сергей Владимирович стиснул зубы. Ему захотелось ударить эту женщину. Ища разрядки расходившимся нервам, он крикнул:
— Встать!
Настасья заревела еще сильнее.
Качалов выбежал из квартиры и позвал помощников.
Белугой ревела Настасья и на допросах, да так голосисто причитала, что ее было слышно во многих кабинетах управления. Всю вину она валила на Ковалева и Сергеева, но особенно досталось Акиму Акимовичу.
— Кровопивец! — рыдала Настасья. — Я на побегушках была, я и срок получаю. Ищите ирода, я ему зенки повыдеру!
На каждом допросе она спрашивала, какое ее ждет наказание. А на напоминания следователя о чистосердечном признании отвечала: «Уж куда еще чистосердечнее признаваться? Сказала все, как на духу». Действительно, она ничего не таила. Обладая хорошей памятью, Настасья во всех подробностях описывала все свои сделки с преступниками, мельчайшие приметы каждой вещи, прошедшей через ее руки, и лиц, которым сбывала краденое. Только об Акиме Акимовиче она сказала очень мало, так как сама толком ничего не знала. Но и то, что она смогла сообщить о нем, было хорошей зацепкой для МУРа. Теперь сотрудники имели ясное представление о внешности Акима Акимовича. Серый «Москвич» — тоже не иголка. Важными оказались сведения и о молодой особе, приходившей к спекулянтке.