Долгий сон

А-Викинг

— Я тоже просила отсидеть после возвращения с учебы… — сказала Наташа, и опять недовольно покачал головой дядя Сережа, словно предсказав реплику Ксении Львовны:

— Я просила комментариев присяжных, а не ваших! Извольте стоять молча!

— У меня была запланирована важная встреча, и я не мог ждать ее возращения из института. Поэтому принял решение посадить на кобылу немедленно — тем более, что проступок был идентичный, пропуск занятий. Так продолжаться больше не могло.

Ксения Львовна еще раз поправила очки:

— То есть предыдущий

проступок автоматически потянул за собой совершение второго? И первоначальная вина не была компенсирована должным образом? Прошу голосовать простым поднятием рук: признать ли по второму факту вину обвиняемой.

— Четверо считают вас виновной, двое — нет. Итак, вы признаны виновной и по второму пункту. Прошу назначить обвиняемой наказание.

Шуршание бумажек, движение по кругу вазы темного стекла.

— Третий проступок. В чем проявилось неуважение, Олег Сергеевич?

— Я не хотел бы комментировать. Тем не менее, прошу уважаемых коллег принять во внимание сам факт, что неуважение было. И весьма серьезное.

— Не могу ставить под сомнение слово моего друга и коллеги, — впервые взял слово Дмитрий Николаевич, театрально огладив пышную седую бороду. — Однако отказ от комментария делает невозможным наше дальнейшее суждение…

— Ну, пусть скажет, чего там… — снова черт дернул Наташу за язык.

Дядя Сережа в сердцах даже махнул рукой — ну что за девка, опять нарвалась! Она мысленно ответила ему: «А чего он! Придумал тоже — драить сапожки голыми губками… да еще руками не трогать, только бедрами работать… Ну, я высказала, что думаю…»

Отчим повторно отказался комментировать, но ситуацию это уже мало могло изменить: третье предупреждение за неуважение к присяжным и процессу слушания дела, которое выразилось «в пререканиях и замечаниях».

Гордясь собой и своими искусством ведения дела, Ксения Львовна подытожила:

— Третий проступок по первичной заявке с обсуждения снят, однако номер третий остается за неуважение к процессу. Господа, прошу в третий раз определить наказание обвиняемой.

— Обвиняемая, вы можете пока удалиться в свою комнату. Вас вызовут для оглашения приговора.

О чем они там шумели и звенели рюмками, Наташа не прислушивалась. И без того понятно, что проступки достаточно весомые, она не сомневалась в необходимости наказания и переживала только за то, чтобы к наказанию не привлекли посторонних. И так Володька вон сидит, глазами кушает.

— Наталья!

Она вновь проверилась перед зеркалом, хотя знала, что через минуту вся эта укладка волос и тщательно приглаженного наряда полетит ко всем чертям. Вернулась и послушно встала в центр большой комнаты.

— Обвиняемая, вы признаны виновной по всем названным пунктам. Вы будете просить о снисхождении?

— Нет.

— Причина?

— Осознание мною тяжести моих проступков.

— Мы полагаем, что осознание будет еще более полным после наказания.

— Да.

— Все виды наказания, которые вам определены в результате тайного голосования господ присяжных, предполагают

полное и безусловное обнажение всего тела. Вы будете обжаловать это решение?

— Нет. Я должна быть наказана голой.

— Будьте добры снять платье.

Наталья быстро выполнила распоряжение, оставшись в скромном лифчике и тонких трусиках.

— Вы будете просить о наказании один на один?

— Нет. Я заслужила публичное наказание.

— Снимите лифчик и предъявите членам комиссии груди.

Щелкнув замочком и аккуратно убрав в сторонку лифчик, девушка по очереди подошла к каждому из шести присяжных и позволила потрогать красивые полушария грудей с крупными сосками.

— Ни у кого нет отводов или возражений по наказанию грудей и сосков обвиняемой?

— Нет. Груди выглядят крепкими и, на мой взгляд, вполне способны перенести назначенное наказание, — ответил Боис Сергеевич.

— Красивые груди, — смутился сосед Володька. Еще бы, его первый раз позвали вот так вот, в полной мере судить и наказывать Наташку, до этого он только пару раз мельком видел ее при порке на лавке в сарае, и когда она полола сорняки голышом.

— Хорошие, развитые груди, однако соски показывают возбуждение обвиняемой, — покачал бородой Дмитрий Николаевич.

— Вы правы. Наказание грудей будет увеличено на десять процентов по всем пунктам. Еще какие-либо замечания у членов суда есть? Если нет, прошу обвиняемую обнажиться полностью.

Наташа без промедления спустила трусики, мельком поймав одобрительный взгляд дяди Сережи. На этот раз члены комиссии столь же внимательно и придирчиво ощупывали, мяли ее зад и промежность. Краснея и потея, первый раз запустил пальцы между ног и сосед Володька, поразившись, какими податливо-горячими были ее половые губки. На бритом лобке Натальи коротко топорщилась едва отросшая щетинка, но в вину это ей не поставили, поскольку отчим справедливо предупредил комиссию — девушка не выбрила лобок по его распоряжению. (О том, что распоряжение было «в целях более качественной чистки обуви», он решил умолчать).

Перед началом наказания ей предстояло проделать эту процедуру: кто-то из комиссии, по жребию, удалит оставшиеся волоски сухой и тупой бритвой. Внимательно были проверены не только бедра, ягодицы и промежность — опытные челны комиссии осмотрели также запястья и лодыжки Натальи — потому что это был весьма важный вопрос фиксации тела наказанной.

Там же, посреди общей комнаты, ей пришлось дважды, в быстром и затем в замедленном темпе, провести ту самую серию упражнений по гимнастике, которую она пропустила на тренировке. Вышколенное, тренированное и закаленное наказаниями тело девушки с такой грацией извивалось и изгибалось на полу, что дрогнуло даже закаленное сердце Бориса Сергеевича — и когда Наталья в очередной раз, в замедленном темпе, перешла из стойки на руках в шпагат, а затем буквально вывернулась наружу, высоко и открыто вскинув волнительно обнаженные бедра, он ворчливо снял обвинение «по пункту два…»