Долгий сон
Шрифт:
Она тут же опустилась на колени и услышала:
— У нас плохая плётка. Через два дома живет дед Никанорыч — я с ним договорился. Иди к нему и принеси мне плеть.
— Мне идти голой?
— Стыд не дым, глаза не выест.
Тайка вздохнула. Помедлила у двери, неловко переступая всё в тех же валенках. Даже со спины видно было, как густо она покраснела от предстоящего стыда. Но она тоже умела держать своё слово…
Сжав в кулак всю волю, по заснеженной улочке шла неторопливо, не смея прикрыться руками:
На стук Никанорыч откликнулся не сразу — видно, был в дальних комнатах. Отворил дверь, сумрачно глянул на стоящую на пороге совершенно голую девушку:
— Это ты, что ли, Янкина девка будешь?
— Я.
— Ну, проходь в дом, пока промеж ляжек не смерзлось…
Вошла, красная как рак то ли от мороза, то ли от жгучего стыда: в горнице за столом сидела пожилая бабка в платке по самые глаза, прыщеватый подросток и юная девушка.
— Здравствуйте вам…
— Дед, это ещё что? — прошипела бабка.
— Янкина девка. Наказует, видать, позорницей.
— Чего стоишь, как свечка? — это уже ей, бабка. — Хоть прикройся, стерва бесстыжая!
Тайка демонстративно положила одну ладонь на низ живота, второй рукой прикрыла набухшие соски грудей. Подросток наконец-то смог выдохнуть. Его вытаращенные глаза перебегали с бёдер на груди, на плечи и волосы, на ноги девушки. Никанорыч с бабкой похромали искать обещанную Яану плётку, а Тайка осталась с подростком и девушкой. Та опомнилась быстрее:
— А почему ты… голая?
— Ты же слышала — я наказана.
— А-а! — понимающе протянула девчонка. — Это чтобы сильней наказание было?
— Конечно. Я же сюда по улице шла. Даже мороз не так страшен, как стыд.
— Ужас! — вздохнула девчонка, но потом хитро-хитро прищурилась, искоса глянув на братца:
— Если тебя так наказали, почему ты закрылась? Опусти тогда руки, и мы на тебя будем смотреть.
Тайка прикусила губы, но руки опустила.
— Повернись! — потребовала юная ведьма. — Подними руки! А теперь — наклонись!
— Ого! У тебя на заднице и на спине следы! Тебя уже высекли? Почему так мало? Даже мне мамка десятка три розог выписывает! А деда за плёткой пошел? Тебя сейчас будут плетью драть? Ох, и наорёшься!
Стоя в такой позе, Тайка молчала. Да и не нужны были этой девчонке ответы — она не столько «гоняла» девушку, сколько наблюдала за братцем. А тот уже едва переводил дух, едва не капая на пол слюной…
— Бабушка идет! Быстро встань и закройся!
Никанорыч протянул Тайке тяжёлую длинную плеть, свитую из кожаных ремешков:
— Держи, девка. Янке скажи, перед поркой плеть намочить надо, так садче пойдет. Да по грудям
— Да от меня скажи, чтоб вдвойне дал, бесстыжая! — влезла в разговор бабка.
— Всё, иди, иди, негодница! Пущай тебя посильней исполосуют!
В домик к Яану Тайка вернулась, едва не давясь слезами. Но всё-таки сдержалась и даже попыталась улыбнуться, протягивая Мужчине принесённую плеть:
— Сказали плеть намочить, чтобы было больней. А по грудям сечь осторожнее…
Яан усмехнулся:
— Ну, насчет грудей ты врёшь: плёткой груди не наказывают. А вот намочить… Нет, девочка, ничего мы мочить не будем: я тебя просто на испытание послал. У нас и своя плётка есть — вот её и замочи. Там же, в бочке, где розги мокнут.
Тайка опустила «свою» плеть в бочку — она была покороче, не такая увесистая, но все равно — от ожидания момента, когда плётка с размаху полоснет по спине, охватил страх. Но она обязана была пройти обещанное Мужчиной испытание, и она подавила в себе это недостойное чувство.
Он стоял рядом, когда девушка выбирала для себя розги. Она доставала их из тёмного рассола, стряхивала капли на пол и прикладывала удивительно гибкий прут к бёдрам, меряя его длину. Если прут полностью обнимал зад, а на взмахе показывал свою резиновую гибкость, Тайка откладывала его в сторонку, где уже собралось немало добрых лозин. Те, которые казались ей недостаточно «секучими», она опускала в другую бочку.
Когда на полу скопился уже ворох прутьев, Мужчина велел:
— Достаточно. Теперь — вяжи их в розгу.
Тонкой бечёвкой она туго перетягивала прутья недалеко от основания. Розги собирала из ровных по длине пяти прутьев: в три прута для обычной порки, семь — многовато, только для очень строгих и заслуженных наказаний, а пять — в самый раз. Связав, снова махала по воздуху, проверяя прочность пучка. Готовую с поклоном передавала Яану — для окончательной проверки. Он согласно кивал головой и опускал готовую розгу в ведро с горячей водой — чтобы ещё немного помокли, пропарились и стали получше «учить» его женщину.
Когда она связала все пучки, Яан велел:
— Немножко расставь ноги…
Тайка послушно раздвинула их и ощутила руку на половых губках.
— Плохо… — покачал он головой. — Ты вся мокрая. Это не секс, это — сильная и строгая порка! До первого крика!
Она покачала головой:
— Я не буду кричать. А секс… Я всегда тебя хочу, мой Мужчина! И я всегда буду готова принять тебя — с розгой или лаской.
Он смолчал и только жестом показал ей на середину комнаты. Девушка легла на шершавые доски, прямо на пол — голая на голом полу. Подняла лицо — он протянул ей розгу, и Тайка губами поймала острые злые кончики, поцеловала их и громко сказала заученную фразу: