Долгожданная кража
Шрифт:
— Вы к Воронцову? — поинтересовался я для проформы. Понятно, что явилась по повестке. Какая ещё дура притащится в спецкомендатуру по своей воле?
— К нему, — закивала женщина, потрясая повесткой, зажатой в кулачке.
Женщину я решил допрашивать не в самой дежурке — посторонних туда впускать нельзя, а рядышком, в смежной каморке, где пристроился стол и пара табуретов.Показав рукой — садитесь, мол, посмотрел на уборщицу.
Окунева выглядела не старой, но уже изрядно замотанной женщиной. Сколько ей лет — даже бы не взялся определить. Ей могло быть и тридцать пять, и все шестьдесят. Одета бедно — плащ, судя по всему, эпохи Никиты Сергеевича
При этом было заметно, что женщина старается следить за собой: одежда, хотя и старая, но опрятная. Только вот губы зря подкрасила. И неумело, и цвет не тот. Явно это занятие у неё не из каждодневных.
Я человек запасливый, бланки протоколов имеются. Вписал свое звание, должность. Не забыл прописать, что действую «по поручению следователя». Даже если допрос пройдет без толку, то следователю меньше работы. А захочет передопросить — зачеркнет слово «протокол» и впишет «объяснение».
— Значит, Зинаида Ивановна? — начал я процедуру заполнения анкетных данных.
— Да какая Ивановна, попросту — Зинаида, или Зина, — засмущалась женщина.
— Нет, нам не попросту нужно, а как положено, — хмыкнул я.
Стало быть, Зинаида Ивановна Окунева, 1941 года рождения (что, ей всего тридцать шесть?), место рождения — деревня Ирдоматка Череповецкого района, образование — семь классов, адрес — улица Труда…
Основное место работы — дворник, по совместительству — уборщица. Не замужем, не судима.
Заполнив, дал расписаться о том, что предупреждена об уголовной ответственности за дачу ложных показаний (следователь потом зачеркнёт, если что), задал первый вопрос:
— Зинаида Ивановна, что вы скажете по поводу вашего приглашения? Есть предположения?
Окунева на вопрос не ответила. Вместо этого она обвела взглядом стены и окна с решетками, вздохнула как-то прерывисто и спросила:
— А что, вот прямо здесь преступников и держат? И женщин тоже?
Странная женщина. Кажется, в Череповце все знают, кого содержат в спецкомендатурах. И вопрос странный. Другая бы сказала — мол, из-за кражи в общаге, тем более, что комендант ее наверняка предупредил. А что, если…? Если вопрос задан неспроста? Уж не к себе ли она примеряет эти казённые стены?
— Зинаида Ивановна, а не желаете душу облегчить? Поверьте — вам станет гораздо легче.
Это называется «взять на пушку». Самый примитивный способ бездоказательно наехать на подозреваемого. В девяноста девяти случаях из ста он не срабатывает. Но сегодня наш случай в девяносто девять не входит. Он — сотый.
— Да вся уже извелась, а вы всё не вызываете и не вызываете. — с готовностью и даже некоторым облегчением произнесла Зинаида. — А самой прийти смелости не хватило. Лежит всё в целости сохранности, даже не разворачивала.
Нет, конечно, всё в жизни бывает. И удача тоже иной раз случается. Но чтобы вот так стремительно? Надо проверить. Вдруг Зинаида совсем про что-то другое?
— Что лежит?
— Да пальто это проклятое!
Ну вот теперь всё срослось! Лежит оно у нее, а мы ищем. И Нина мучается. И я, понимаете ли, страдаю.
—
— Любонька как-то в общежитие прибежала. У нее урок отменили — учитель заболел, а ключи дома забыла. Школа-то у нас рядышком, а чего целый час там сидеть? А тут как раз студентки на лекции уходили. И Ниночка эта, в новом пальте. А Любонька мне вечером говорит — вот, мам, мне бы такое пальто… И не договорила, а у самой лицо такое мечтательное. Я ничего тогда ей не сказала, но всю ночь проревела в подушку. Тихонько, чтобы дочка не слышала. И дочку жалко, и пальто такое взять негде. Оно, небось, рублей сто сорок, а то и сто пятьдесят стоит. А где я такие деньги возьму? С двух работ у меня сто двадцать еле-еле выходит. Это не пить — не исть, и то не хватит. С тех пор ни сна ни покоя, сидит в голове это чёртово пальто — и всё тут! Даже сниться стало. Ну бес и попутал. Вахтёрша отлучилась, а у Нины в чем-то другом уйдено было. И дверь в комнату открыта, а вешалка — прямо рядом, материя зелёная торчит. Верно, девчонки закрыть забыли. Но у нас чужие не ходят, ничего страшного. А я вот, не удержалась, пальто схватила, подкладкой наружу свернула, да и утащила в дворницкую подсобку.
Зинаида умолка, уставившись в одну точку.
— И что потом? — слегка поторопил я женщину.
— А потом ничего. — тихо ответила Зинаида. — Зайду в подсобку, где дворницкая — а оно там лежит, душу мне выжигает. Дочке так ничего и не сказала. Думаю, вот увидят на ней краденое пальто, сдёрнут прилюдно, да и ославят на весь свет. Да за что ей такое? А назад смелости не хватило принести. Как да увидит кто, так ведь с работы выпрут, а на 60-то дворницких рублей не больно пошикуешь. А то и в тюрьму посадят.
Зинаида опять огляделась вокруг.
— Тут ещё Клавдиевна, вахтёрша наша мне сразу после этого случая-то и говорит, что вчерась в общежитие милиция заходила, интересовалась, кто да что. А как-то вечером я и вас видела. Вы на меня посмотрели ещё, строгий такой, я чуть со страху не померла. (Я посмотрел? Когда это? Не помню такого!)
Я аккуратно записал показания женщины, попросил ее расписаться.
— Коли я призналась, так меня теперь сразу и посадят, раз уж прямо в тюрьму и вызвали? А как вы узнали-то про меня?
Вот ведь, дурища наивная. И тётку жалко, но и просто так отпускать нельзя. Призналась — это хорошо, и верить ей хочется. Но самое неправильное сейчас рассиропиться. Отпусти её и заставь принести пальто, так она почти гарантированно на свежем воздухе очухается и ни пальто, ни признательных показаний тебе в дальнейшем.
Нет уж, мы пойдём другим путем.
— Нет, в этом здании я вас задерживать не буду. (Не вру ведь?).
Вытащил чистый лист бумаги, положил перед женщиной и вручил ей авторучку.
— Давайте сделаем так. Будем считать, что не я вас пригласил, а вы сами в милицию пришли и написали явку с повинной. А в явке укажете, что вы, совершенно добровольно, без принуждения, выдаете пальто. Ну, а потом мы с вами пойдем в вашу подсобку, вы мне выдадите пальто. А потом будем решать, что делать.
Явка с повинной — любопытная вещь. С одной стороны — это на суде засчитается за смягчающее вину обстоятельство, которое станут учитывать при вынесении приговора (до понятия «деятельное раскаяние» советская юстиция ещё не додумалась). А с другой — это признание своей вины, или, как говорят в определённой части нашего народа, прямой путь в тюрьму.