Долина скорби
Шрифт:
– Ваше Преосвященство, – обратился к брату Анхелю один из служителей, отличавшийся от прочих рыжей шевелюрой, пустым взглядом и козлиной бородкой. – Прикажите начинать?
– И как можно скорее, – ответил брат Анхель, после чего служитель поискал кого-то в толпе взглядом, а найдя его, махнул рукой.
При виде палача и дюжины людей, появившихся в окружении копейщиков со стороны южных кварталов, толпа загудела, как пчелиный улей.
– Что, куда-то спешишь, брат Анхель? – поинтересовался Бриан.
– Дела божьи не требуют отлагательств, сир Бриан, – ответил брат Анхель.
– Если бы Боги знали, чем вы, божьи слуги, занимаетесь, то они бы брюхо надорвали от смеха!
При этих словах
взглядами, а кое-кто набрался смелости и сделал шаг, держа
наперевес палку, будто намереваясь наказать наглеца должным образом. Но, стоило брату Анхелю поднять руку, как гнев улегся и служители взяли себя в руки.
– Вижу, сир Бриан себе не изменяет – ворчит на весь белый свет, будто он его недостоин.
– Не знаю, как насчет всего света, но, вот насчет вас, божьих слуг, у меня отдельное мнение.
– Если скажу, что мне не столь интересно твое мнение, я не закрою тебе рот, верно? Если так, говори, не бойся, мои уши все стерпят.
– Право, ты глупец, раз думаешь, что Бриан Донокан, лучший воин Его Величества, кого-то боится на этом свете!
При словах о Его Величестве сир Бриан выпрямился, словно узрел перед собой образ покойного короля Харлина.
– Да нет, это ты глупец, живущий вчерашним днем.
– Я глупец!? – возмутился Бриан, привстав из-за стола.
Упершись руками в стол, он смотрел на божьего слугу, с трудом удерживаясь, дабы не помять ему бока. Но, тот не выказывал не малейшего беспокойства. Склонив голову на бок, брат Анхель не отрывал взгляда от процессии во главе с палачом. Пройдя через оцепление, палач – мужчина с голым торсом и красным колпаком на голове – остановился у плахи, наклонился и одним рывком выдернул из нее топор с длинной рукоятью. Завидев это, толпа взревела, предвкушая начало представления. Дотронувшись до лезвия топора, палач прошелся по нему большим пальцем, из которого тут же хлынула кровь, при виде которой толпа завизжала, как девка, пребывающая в плену демонов, и поддалась вперед, норовя смять оцепление. Но, копейщики удержали толпу, подтвердив серьезность своих намерений копьями, нацеленными на простолюдинов. Возложив топор на плечо, палач повернулся к преступникам и, одного за другим пометил кровью, нанеся ее на лоб. То было печатью смерти, как любили поговаривать в народе.
– Ты, ты, а кто же еще!? – ухмыльнулся брат Анхель, выдержав паузу. – Король Харлин, да будут благословенны его дни в мире Богов, спит вечным сном, а его лучший воин продолжает витать в облаках.
– Витать в облаках?
– Да, ибо ты не видишь, как вокруг изменилась жизнь. Открой глаза, пробудись, пока не поздно!
– Ты, брат Анхель, не иначе, как бредишь.
– О, Боги, донесите мои слова до разума глупца! – воскликнул брат Анхель, подняв взгляд к небу.
Весь его вид говорил о том, что он искренне полагается на помощь Богов, однако, всю картину портила печать равнодушия, лежащая на его лице. Лицо Бриана, походившее на луну в багровых тонах, напротив, говорило само за себя.
– Еще раз назовешь меня глупцом, пожалеешь, клянусь именем Его Величества.
Служители, услышав угрозу, засуетились и оказались за спиной Бриана. Что до Реджи, то благостное настроение, в котором он пребывал до этого момента, как ветром сдуло. Обнажив меч, он сделал шаг к хозяину, но служители не дали ему прохода.
– Остынь, Донокан, наш спор пустой, как кувшин, иссушенный пьяницей, а впереди еще дел невпроворот.
Кивнув рыжеволосому служителю, брат Анхель откинулся на спинку кресла и бросил взгляд в толпу. Обойдя стол, служитель поочередно поклонился судьям, а затем развернулся, выудил из пазухи свиток и поднял руку, возвещая народу о начале суда. Поймав насмешливые взгляды служителей,
В тот день, провожая взглядом косые паруса хирамских галер, он битый час просидел на берегу, размышляя о непростых отношениях с Королевским советом. Чего бы он ни просил, будь то увеличение жалованья солдатам, возведение на побережье двадцатифутовой стены или закупка хирамских жеребцов, славившихся выносливостью, он каждый раз натыкался на отказ. На все про все у совета был один ответ – в казне нет средств. Так, размышляя о прошлом, сир Бриан не заметил, как начался суд над безусым юнцом. До его слуха доносились обрывки слов обвинителя и юного преступника, чей голос был еле уловим. Облаченный, как и прочие преступники, в серую рубаху, доходящую до щиколоток, он выглядел потерянным, ибо его взгляд блуждал по площади, как блуждает солнечный зайчик, отражающийся от белого доспеха. Доходили до его слуха и обрывки
речи брата Анхеля, смысла которой он не мог уяснить.
– Роальд, сын Марли, – обратился обвинитель к юноше. – Признаешь ли ты свою вину… утром три дня тому назад?..
– Нет, не признаю, – ответил тихим голосом юноша, покраснев, как ученик, провинившийся перед лицом наставника.
– Свидетели оного преступления… что…
– Отца смыло волной, и я!..
– Не мог или не захотел?
– Море было столь гневным…
– Значит ли?..
– Нет…
– Господа, – обратился к судьям обвинитель. – Вина Роальда… а посему…
– Сир, проснитесь! – раздался голос Реджи, от которого сир Бриан вздрогнул и открыл глаза.
Брат Анхель и старейшина Джонс смотрели на него, держа кулаки с загнутыми книзу большими пальцами.
– Сир, за вами слово.
– Слово?
– Да, сир.
– А кого судят?
– Некоего Роальда, сына Марли Бориверда.
– И что он сотворил?
– Не помог отцу, когда того смыло за борт, сир.
– Вот так его и бросил?
– Да, сир, но то случилось во время шторма.
– Во время шторма всякое может случиться.
– Да, сир, вот и он говорит, что шторм был сильным и потому он был не в силах помочь отцу.
– Сам выжил, а старику, стало быть, не помог?
– Да, сир.
– Подлец.
– Он самый, сир.
Осклабившись, Бриан поднял руку и сжал кулак с загнутым книзу пальцем. Узрев единогласное решение суда, без которого ни один приговор не приводился в действие, палач, нисколько немедля, схватил юношу за плечо и толкнул его к плахе. Упав на мостовую, юноша изодрал ладони и колени в кровь, а в следующий миг ощутил, как из глаз брызнули слезы, ибо палач схватил его за волосы, и что было сил, рванул его на себя. Вскрикнув от боли, юноша попытался высвободиться и получил удар коленом в спину. Издав стон, он рухнул на плаху и подчинился судьбе. Всякий, и он в том числе, знал, что от верной руки палача зависит – отойдет ли преступивший закон в мир Богов в мучениях или без мучений. Сомкнув веки, юноша подумал об отце, которого, возможно и мог спасти, но не сделал этого, убоявшись смерти в столь ранних годах. Мысль об отце была единственной, промелькнувшей в голове несчастного, ибо в следующий миг он услышал – «Именем Ее Величества!» – и, под радостные возгласы толпы на его шею рухнул топор. Содрогнувшись, обезглавленное тело юноши медленно повалилось на мостовую, а палач носком сапога отбросил его голову в толпу. Толпа исторгла гнев и радость, ибо одни принялись топтать голову, другие же принялись возмущаться столь неподобающим поведением палача.