Долина смерти

Халле Карина

«Проклятие», — подумала Нора. Что это, если не проклятие, наложенное на них духами этой земли за нарушение законов человечества?

Поесть плоть другого — значит стать чудовищем.

И на этот раз это было в прямом смысле.

Еще один крик пронзил ночь, теперь ближе. Звук чего-то, что движется по снегу, быстро.

Нора пригнулась под деревом, когда бежала, но ее нога зацепилась за ветку. Она полетела вперед, сумев развернуться, чтобы не раздавить младенца. Боль взорвалась в плече, когда она упала на него неудачно, провалившись в снег.

Когда она подняла глаза, Амелия нависала над ней.

Ночная рубашка тети промокла от черной крови, пар поднимался от грязной ткани. Ее кожа разошлась во многих местах, обнажая мышцы и кости. Ее рот широко раскрылся, челюсть повисла на полосках плоти, зубы выпирали вперед. Молочные глаза превратились в невозможный бело-голубой цвет, светящийся голодным огнем.

— Пожалуйста, — прошептала Нора, хотя знала, что тетя не услышит. — Она твоя дочь. Джозефина.

Амелия бросилась на неё. Нора перекатилась, и острая боль снова пронзила плечо. Ребенок заплакал, но его крик заглушила буря. Нора почти ничего не видела — то ли от слез, то ли от усталости, то ли от начинающегося превращения.

Она уже чувствовала это внутри, голод, который превратил многих в чудовищ. Он грыз ее живот, шепча обещания тепла, мяса, жизни. Кожа ребенка казалась такой мягкой, такой нежной…

— Нет! — Нора в отчаянии укусила себя за руку, используя боль, чтобы сосредоточиться. Она не станет такой же, как они. Пока нет. Пока ребенок в безопасности.

Вдалеке мерцал свет факела. Ветер доносил голоса — человеческие голоса? Поисковая группа? Или те, кто уже заражены?

Те, кто уже обратился.

У Норы не было времени думать. Она поднялась и заставила свои слабеющие ноги двигаться быстрее. Позади звуки погони Амелии стихли, растворились в завывающем ветре. Её семья редко отходила далеко от своего убежища, поначалу их сдерживала паранойя насчет других групп, а потом это превратилось в нечто вроде территориального инстинкта. Голод сделал их жестокими, но осторожными.

Ребенок зашевелился возле ее груди — живой, теплый, человеческий. В этот момент Нора приняла решение. Если поисковая группа состоит из обычных людей, она скажет, что это её ребенок. Она скроет правду о том, что случилось в лачуге, о том, во что превратилась её семья.

И когда голод все же возьмет своё — потому что она чувствовала, что так и будет, проклятье уже горит в её крови из-за плоти, которую она съела в отчаянии, — по крайней мере, она будет знать, что ребенок выжил.

Она побрела к свету факелов, нечеловеческий крик тети затихал в буре. Сквозь кружащийся снег она могла различить приближающиеся фигуры. Человеческие фигуры, двигающиеся нормально, их голоса звучали вменяемо.

Безопасно.

Чудовищное проклятие уже было в её венах, но, возможно, этот ребенок — чудо, рожденное в крови и снегу — найдет другую судьбу. Даже когда голод терзал её внутренности, Нора улыбнулась. Ребенок будет жить.

Она споткнулась, когда поисковая группа заметила её и бросилась вперед, чтобы помочь.

Позади нее три пары бело-голубых глаз наблюдали из темноты.

В ожидании.

Голодные.

1

—

ОБРИ

У

женщины за стойкой — повязка на глазу. С тех пор, как я вошла в кабак «Три Фингер Джек», она смотрит как на врага. Тем не менее, у меня есть вопросы, и, похоже, здесь я могу получить некоторые ответы.

— Растягиваешь удовольствие? — спрашивает она, взмахом кухонного полотенца указывая на виски со льдом, зажатый между моими ладонями. Если бы она знала меня, она бы гордилась тем, как я себя сдерживаю, особенно сегодня. Может, куплю себе бутылку в мотель потом. А может, просто поеду обратно в Сакраменто, если это очередной тупик, хотя мысль о возвращении в свою квартиру кажется могилой.

— Вы не знаете, где я могу найти Дженсена Макгроу? — спрашиваю ее. Говорю тихо, хотя сейчас три часа дня, среда, и кроме двух стариков с одинаковыми усами, играющих в бильярд в задней комнате, никого нет. Стук шаров заставляет меня вздрагивать каждый раз, и я хочу, чтобы эта дерьмовое кантри играло громче и заглушала звук.

Женщина на мгновение замирает. Ей, наверное, кажется, что она быстро взяла себя в руки, что это не будет замечено. Но я всегда замечаю. Это моя работа.

— Никогда о таком не слышала, — говорит женщина, пожимая плечами, и отворачивается, занимаясь своими делами за стойкой.

— Ага, — бормочу я себе под нос и делаю еще глоток виски. Проглатываю и ставлю стакан, вертя его в руках. Бросаю взгляд на мужчин, играющих в бильярд. Они смеются, пьют светлый «Bud».

Расслаблены — это хорошо, значит, податливы, особенно если я использую свои женские чары. Я выбрала этот бар, потому что он показался мне местным, расположенным на окраине Траки в направлении озера Доннер, и поскольку Дженсен Макгроу живет в этом районе, во всяком случае, так говорилось в статье, которую я прочитала утром, я была уверена, что кто-то здесь знает, где его найти. В интернете ничего не было, но этот человек существует, и поэтому я здесь.

Но барменша ведет себя еще страннее, чем раньше, ее плечи напряжены, пока она расставляет бутылки, не говоря уже о том, что она просто врет, а это делает Макгроу еще более загадочным. Как будто она не хочет, чтобы я его нашла.

Жду немного, делаю еще один размеренный глоток, даю ему обжечь горло, затем перекидываю сумку через плечо и, сжимая стакан, слезаю со стула. Перемешиваю кубики льда в стакане, пересекая зал, пылинки танцуют в луче света, проникающем через одно из немногих окон.

— Кто выигрывает? — спрашиваю я мужчин, облокачиваясь на бильярдный стол. Наряжаться для впечатления точно не входило в мои планы — я уехала в спешке этим утром, закинув несколько комплектов одежды в спортивную сумку, и сейчас на мне красная клетчатая рубашка под замшевой курткой с мехом. Но хотя бы волосы распущены и слегка вьются, светлые пряди ярко блестят в полумраке бара.

— Он, — говорит один из мужчин с грубым смешком. — Но он жульничает.

Другой усатый мужчина издает возмущенный стон, прежде чем улыбнуться мне, его рот едва виден под волосами. Они представляются Заком и Питом, разнояйцевыми близнецами, которые зимой водят снегоочистители, а летом — экскаваторы.