Долина тьмы
Шрифт:
Если император попытается диктовать кланам свою волю, он может встретить отпор.
– Ты говоришь о перевороте, о смене существующего режима, - сказал Паг.
– Это и раньше случалось, Миламбер. Но сейчас это означает гражданскую войну, потому что нет наследника. Свет Небес еще молод и вполне может стать отцом сыновей. Пока же у него лишь три дочери. Стратег желает только укрепления Империи, но не падения династии, которой уже больше двух тысяч лет. Я не испытываю к Аксантукару ни любви, ни ненависти. Но император должен понять, что его удел в мировом
Хочокена горько рассмеялся.
– Если ты поверил этому бреду, значит, вас в Ассамблее недостаточно крепко запирают.
Не обращая внимания на оскорбление, Элгахар продолжал:
– Как только внутри Империи будет наведен порядок, мы сможем встретиться с любой внешней угрозой, о которой ты возвещаешь. Даже если то, о чем ты говоришь, - правда, и мои догадки верны, пройдет не один год, прежде чем мы столкнемся с нападением на Келеван - времени приготовиться у нас хватит. Ты не должен забывать, что мы в Ассамблее достигли высот силы, немыслимой при наших предшественниках. То, что повергало их в ужас, для нас - пустяк.
– Самонадеянность тебя сгубит, Элгахар. Да и всех вас. Мы с Хочо давно об этом говорили. Вы еще не превзошли могущества предков, вы даже еще не достигли его. Среди книг Макроса Черного я нашел такие, что повествуют о силах, о которых ничего не слышно было за века, что существует Ассамблея.
Ответ Пага заставил Элгахара задуматься. Он помолчал.
– Возможно, - сказал он наконец и пошел к двери.
– Ты добился одного, Миламбер. Ты убедил меня в том, что тебе придется остаться в живых дольше, чем этого хотелось бы Стратегу. Ты имеешь знания, которые нам могут понадобиться. А что касается остального... мне надо подумать.
– Да, Элгахар, - сказал Паг, - подумай над этим. Подумай над тем словом, что ты прошептал мне в ухо.
Элгахару, казалось, очень хотелось что-то сказать, но он просто велел стражу открыть дверь. Когда он ушел, Хочокена сказал:
– Он же безумен.
– Нет, - ответил Паг, - не безумен, он просто верит всему, что говорит ему брат. Любой, кто может заглянуть в глаза Аксантукару и Эргорану и поверить, что они способны принести Империи процветание, глупец, идеалист, но не сумасшедший.
Бояться надо Эргорана.
Они опять замолчали, и Паг вернулся к размышлениям над словом, которое шепнул ему Элгахар. Было жутко думать о том, что могло за этим стоять, и Паг стал думать о том странном миге, когда впервые в жизни ему удалось приблизиться к овладению искусством Малой Тропы.
Прошло какое-то время - Паг не знал, сколько, но решил, что сейчас уже часа четыре после заката, то есть близилось время, которое Стратег назначил для допроса. В камеру вошли стражники и освободили от цепей Мичема, Доминика и Пага. Хочокену оставили.
Их привели в комнату, где лежали инструменты для пыток.
Стратег, в зеленом с золотом одеянии, разговаривал с чародеем Эргораном. Человек в красном колпаке молча ждал, когда трех пленников
– Элгахар и Эргоран сумели убедить меня, что лучше будет пока оставить тебя в живых - хотя соображения у них разные.
Кажется, Элгахар поверил в твою историю, по крайней мере настолько, что решил узнать у тебя все, что можно. Мы с Эргораном так не думаем, но есть другое, что нам хотелось бы знать. Так или иначе, надо убедиться, что мы узнаем от тебя одну только правду.
– Он сделал инквизитору знак, и тот разодрал на Доминике одежды, оставив одну набедренную повязку.
Инквизитор открыл запечатанный горшок и вытащил палочку, облепленную каким-то беловатым веществом. Он нанес немного вещества на грудь Доминика, и тот замер. Цурани, не знавшие металлов, изобрели: другие способы пытки, не такие, как в Мидкемии, но столь же действенные. Вещество оказалось весьма едким и сразу же начало разъедать кожу человека. Доминик зажмурился и закричал.
– Из соображений экономии мы решили, что ты скорее нам все расскажешь, если мы займемся сначала твоими друзьями. Судя по тому, что нам рассказывали твои бывшие сторонники и по непростительной выходке, которую ты учинил тогда на Имперском фестивале, можно сделать вывод, что ты, Миламбер, человек сострадательный. Ты скажешь нам правду?
– Я сказал тебе правду, Стратег! Не пытай моих друзей - ничего другого я тебе сказать не могу.
– Хозяин!
– Что?
– Стратег взглянул на инквизитора.
– Этот человек... посмотри.
– На лице Доминика больше не отражалась мука: он висел у столба, и лицо его было безмятежным.
Эргоран, встав перед монахом, внимательно на него посмотрел.
– Он в каком-то трансе?
И Стратег и чародей повернулись к Пагу.
– Что за штуки выделывает этот поддельный жрец?
– спросил чародей.
– Он не жрец Хантукамы, это верно, но в моем мире он действительно жрец. Он властен сделать так, что его душа, несмотря на мучения тела, останется неуязвимой.
Стратег кивнул инквизитору, который взял со стола острый нож. Он шагнул к монаху и, не говоря ни слова, располосовал ему плечо. Доминик не пошевелился, даже не вздрогнул. Взяв щипцами красный уголек, инквизитор прижег им рану. И снова монах не шевельнулся.
Инквизитор отложил в сторону щипцы и сказал:
– Бесполезно, хозяин. У нас и раньше была со жрецами такая же беда.
Паг нахмурился. Хотя храмы не вмешивались в политику, но все же вели себя с Высшим Советом очень осторожно. Если Стратегу приходилось допрашивать жрецов, это означало, что некоторые храмы присоединились к движению, противостоявшему Партии Войны: А если Хочокена ничего об этом не знал, значит, Стратег действовал исподтишка и пытался разобщить тех, кто ему противодействовал. Паг все больше убеждался, что положение в Империи сложилось непростое, и не зря говорили, что сейчас страна балансирует на грани гражданской войны. Скоро должна последовать атака на тех, кто держит сторону императора.