Долорес Клэйборн
Шрифт:
Вера принесла воду, и я выпила ее залпом. Она выглядела обеспокоенной.
«Ты правда в порядке, Долорес? — спросила она. — Может, хочешь лечь?»
«Нет, спасибо, — ответила я. — Так, легкая слабость».
Наверное, слабость всегда появляется, когда окончательно решаешься на убийство собственного мужа.
Часа через три, когда все было вымыто, ужин сварен (ужинала она всегда одна — она могла делить с хмырем постель, но не стол), а купленные продукты разложены по местам, я собралась уходить. Вера сидела за столом в кухне, разгадывая кроссворд в газете.
«Подумай насчет парома, Долорес, — снова сказала
«Спасибо вам, Вера, — сказала я, — но, раз уж мне выпадет выходной, я лучше проведу его дома».
«Ты не обидишься, если я скажу, что это глупо?» — спросила она, все так же глядя на меня.
С каких это пор ты боишься меня обидеть, стерва? — подумала я, но, разумеется, ничего не сказала. Кроме того, она действительно выглядела озабоченной, когда решила, что мне плохо, хотя может быть, только из-за того, что она боялась, что я залью кровью из носа пол на кухне.
«Нет, Вера, — ответила я. — Глупо и глупо. Я вообще глупа как пробка».
«Разве? — она как-то странно подмигнула. — Иногда я так и думаю… А иногда мне кажется, что я ошибаюсь».
Я попрощалась и пошла домой, снова и снова думая о своей идее и ища в ней слабые места. Их не было — помешать мог только случай. Случай, конечно, много значит, но если о нем все время думать, вообще ничего не сделаешь. К тому же, если что-то будет не так, я всегда могу пойти на попятный.
Прошел май с Днем Памяти, и начались школьные каникулы. Я уже готовилась спорить с Селеной по поводу ее работы в гостинице, но тут подвернулся прекрасный случай. К нам как-то пришел преподобный Хафф — он еще тогда был методистским священником — и сказал, что методистскому лагерю в Уинтропе требуются две девушки-вожатые, хорошо умеющие плавать. Что ж, Селена и Таня Кэрон плавали как рыбы, и преподобный это знал. Короче, через неделю мы с Мелиссой Кэрон махали платками нашим девочкам, уплывающим на «Принцессе», и плакали, как дуры. Селена надела розовый дорожный костюм, и я впервые увидела, что она совсем взрослая. Это расстроило меня тогда, и до сих пор тяжело вспоминать.
Есть у кого-нибудь платок?
Спасибо, Нэнси. Так о чем это я?
Ах, да.
Селена уехала; оставались мальчишки. Я попросила Джо позвонить его сестре в Нью-Глостер и попросить ее с мужем принять их на июль, как уже бывало пару раз, когда парни были помладше. Я боялась, что Джо не захочет расставаться с Маленьким Питом, но он, наверное, представил, как дома будет тихо, и ему это понравилось.
Алисия Форберт — так звали его сестру — сказала, что они будут рады видеть детей. Джек Форберт, похоже, был не так рад, но всем заправляла Алисия, и вопрос решился.
Проблема была в том, что ни Джо-младший, ни Маленький Пит не хотели уезжать. Я их не винила: мальчики Форбертов были уже тинейджеры и не очень-то возились с такой мелкотой. Но меня такие вещи остановить не могли. В итоге я просто надавила на них. Джо-младший сопротивлялся чуть дольше, пока я не сказала ему: «Подумай, это же отдых от твоего отца». Печально, что приходилось убеждать детей таким образом.
А потом они и сами были рады уехать — Джо после четвертого июля пил все больше, и даже Маленький Пит не находил его в таком состоянии очень уж привлекательным. Его пьянство меня не очень беспокоило; я ему даже помогала.
Когда он в первый раз открыл
Однако неделя до отъезда мальчишек была для меня не очень-то приятной. Я уходила утром к Вере, когда он валялся на кровати, храпел и вонял, как гнилой сыр. Приходила я в два или в три, и он торчал на веранде (он перетащил туда любимое кресло), читал «Америкэн» и прихлебывал виски прямо из бутылки. Он пил всегда один, мой Джо был не из тех, кого называют «душа нараспашку».
В «Америкэн» тоже писали о затмении, но, похоже, Джо всегда плохо понимал, что читал. Его волновали только коммунисты, участники маршей протеста («ниггеры из автобусов», как он их называл) и чертов католик в Белом доме. Узнай он тогда, что случится с Кеннеди через четыре месяца, он умер бы счастливым, этот подонок.
Я сидела возле него и слушала, как он рассуждает о прочитанном. Я хотела, чтобы он привык к моему обществу, когда я дома, но черт меня побери, если это было легко. Даже от выпивки он не сделался добрее, хотя с некоторыми это бывает.
По мере приближения великого дня я уходила от Веры все с большим облегчением, хотя дома меня ждал только пьяный вонючий муж. Она совсем спятила — металась по дому, все время проверяла свои приборы для наблюдения и звонила разным людям, приглашая их прокатиться вместе с ней на пароме.
В июне под моим началом было шесть девушек, а после Четвертого июля их стало восемь — такого количества дом Донованов еще не видел. Они вымыли и отчистили каждый уголок так, что все сияло, и застелили все до одной кровати. Пришлось даже поставить еще кровати в солярии и на веранде второго этажа. Она ожидала в день затмения человек двадцать гостей с материка, носилась повсюду, выкрикивая указания, и была совершенно счастлива.
Потом, сразу после того как мальчишки собрались и уехали к тете Алисии и дяде Джеку, ее хорошее настроение вдруг улетучилось. Или, скорее, лопнуло, как воздушный шарик. Только что она глядела весело и что-то напевала, а на другой день как-то сгорбилась, и в глазах ее опять появился тот взгляд, с каким она приехала на остров после смерти мужа. В тот день она уволила двух девушек — одна стояла на пуфике, моя окно в гостиной, другая болтала на кухне с рассыльным и смеялась. Эта другая даже заплакала, когда это случилось. Она сказала Вере, что училась с этим парнем в школе и не видела его с тех пор, сказала, что просит простить ее и не выгонять, иначе мать устроит ей взбучку.
Веру это ничуть не проняло.
«Есть и хорошие стороны, дорогая, — сказала она ледяным тоном. — Мать будет тебя ругать, зато ты хорошо посмеялась с этим парнем».
Девушка — ее звали Сандра Мэлкей — пошла прочь, повесив голову и рыдая во весь голос. Вера стояла в холле и притворялась, что смотрит в окно. У меня так и чесалась нога пнуть ее под задницу… но я ее и жалела. Я-то поняла, почему у нее испортилось настроение, — дети, которых она так ждала, не приехали, несмотря на паром и все прочие приманки. Может, у них были просто другие планы, как всегда у детей, но мне казалось, что размолвка между ними и матерью продолжалась.