Доля казачья.
Шрифт:
Великий монгол не стал её брать штурмом, а успешно пустил свои конные орды в обход стены. Чем всех маньчжурских стратегов несказанно удивил. А именно своей дикой и хищной простотой мышления и решения, порой неразрешимых для всех задач. И при всём этом, скрытой, особой остротой глубины мышления. И ещё своей быстрой реакцией, так красиво сочетающейся с упорством и выдержкой. Потратил он чуть больше времени, зато сохранил все свои силы для основного удара по живым силам противника. А не по их каменным трущобам, где он, несомненно, увяз бы и в конечном итоге погиб. Таким образом, великий полководец навечно развеял вечный миф о неприступности Великой стены. И самого великого Пекина.
И
Преуспели они в этом деле, тут ничего не скажешь. Ведь маньчжурам не было равных в мире по изготовлению различных фейерверков и, если можно так сказать, то в том числе и военных. Хотя всё это и странно звучит. Но уже тогда им было под силу шутя сжечь любой осаждённый многотысячный город врага дотла. И устроить невиданный фейерверк, с размахом во всё небо.
В Маньчжурии в избытке находились для этого и подготовленные люди, и технические средства. Чем и не замедлил тогда воспользоваться Великий Чингиз Хан.
И вот снова придвинулись «дикие орды», теперь уже казаков к Пекину. Похоже, что в истории всё повторяется и все её кошмарные ужасы тоже. Даже, как призрак давно умершего Чингиз Хана и его новое пришествие. Не стали русские войска штурмовать укреплённый Пекин, дорого обошлась бы эта вся затея нашим солдатам и казакам. И что самое страшное, большой кровью.
Сунулись, было, и наши союзники туда, но маньчжуры столько солдат их там положили, что у них сразу же пропала охота туда лезть первыми. В этот гиблый, для них, каменный мешок, хотя приманка того стоила. На их общем совете решено было это почётное право предоставить русским войскам. А сами союзники, потом уже, поддержат их начатое наступление. Как говорится у русских, дорога будет ложка к обеду. Вот так и получается, что испоганили они весь смысл русской пословицы, но сами, при всём этом, остались чистыми. Предложил тогда Лука Бодров нашим атаманам и генералам не лезть в город со своей конницей, в этот каменный мешок. А скорее перекрыть оттуда все ходы-выходы, да понадёжней. И терпеливо ждать, пока там начнёт иссякать провиант, и среди жителей города начнётся голодный ропот. Вот тогда и возникнет открытое недовольство властями и самой императрицей, что для неё пострашнее всякого штурма будет. Ведь там, в городе, столько различных партий и течений обитает, что они не замедлят этим воспользоваться, чтобы сместить её с престола. И снова может вспыхнуть новое восстание в Китае, теперь уже против своего правительства, и конкретно против самой императрицы Цы Си.
— А чтобы ускорить весь этот процесс и не давать маньчжурам покоя, мы всё это ускорим, ночными вылазками и диверсиями. И я думаю, что город будет нам сдан раньше, чем начнётся там новое восстание. И, по возможности, подключить к этой тактике союзников.
— Ты — голова, Лука Васильевич, значит тебе и действовать, — решили командиры, — как говорится, тебе и карты в руки.
Немедленно были созданы многочисленные диверсионные группы из Амурских и Забайкальских казаков. Которые могли и имели такой опыт работы и действовали независимо друг от друга. И особенно в ночных условиях. Ядром этого летучего отряда оставалась сотня Бодрова. Которая только этим делом диверсий и разведки и занималась всю эту войну.
Теперь не стало покоя жителям Пекина, ни днём ни ночью. Горели их склады с провизией, артиллерийские склады, и всё, что могло гореть.
И так продолжалось изо дня в день, и уже задыхался город. Невиданный ужас охватывал столицу, что гигантский осьминог своими щупальцами.
А через пару недель активной диверсионной войны в осаждённом городе началась паника. Перестрелка между группировками не смолкала ни на минуту. И правительственные войска вынуждены были сконцентрировать многие свои силы на охране Императорского дворца. Но накал страстей всё нарастал, как в бушующем вулкане энергия, и взрыв народного недовольства должен был грянуть с минуту на минуту. И он грянул, как страшный гром, против своего правительства. Правительственные войска были деморализованы. Казаки ждали этого момента во всеоружии. И, как только настал этот момент, конные лавины в утреннем полумраке устремились в заранее подготовленные проходы в город.
Теперь им был не страшен этот каменный мешок-ловушка для их быстрой конницы. Эти демоны-казаки проносились с гиканьем и, парализующим волю ещё сонных горожан, разбойничьим свистом. По всем его улицам, из одного конца города в другой. И даже стоя в своих сёдлах. Среди незатухающих пожаров в городе, они метались, как слуги ужаса, в отблесках ликующего пламени. С лучами восходящего солнца казаки освободили дворец императрицы от разного людского сброда, упорно жаждущих смерти своей императрице, как виновнице всех их бед и страданий. Но были здесь и зачинщики, которые сейчас постарались остаться в тени.
Первым, кого увидела Императрица Цы Си, был её избавитель от явной смерти Чингиз Хан Бодров. Без такой приставки к фамилии, всё это, её удивительное спасения, не стоило бы выеденного куриного яйца. Как он обещал, так и сделал. Теперь он в Пекине, и ни одно его слово не разошлось с делом. Не меньше его была изумлена и императрица.
— Вы и есть тот самый Бодров, я очень много о вас была ещё раньше наслышана.
И тут Лука замечает в её напуганной свите Фу То До.
— Наверно, от этого коварного полковника, по которому уже давно петля плачет.
— И от него тоже, — парировала атаману, оправившаяся от испуга императрица. — Я даже слышала, что вы обещали его вызвать на поединок, и убить там. Только зря вы так, господин Бодров, это лучший боец в Китае. И вам может стоить этот вызов вашей доблестной жизни. Мне ничего не стоит всё уладить мирным путём, и Фу То До попросит у вас прощения, если не умрёт раньше. Императрица всегда представляла себе именно таким Бодрова: красивым, благородным и бесшабашным, не боящегося никого на свете. И даже своего лучшего мастера, учителя целой школы искусных бойцов наивысшего класса.