Дом Цепей
Шрифт:
Взводы Бордюка и Геслера так же отреагировали на остановку. Маг Бордюка, Балгрид — слишком толстый и непривычный к весу доспехов — выглядел бледным, трясся. К нему уже спешил целитель, тихий невысокий мужчина по кличке Замазка.
— Сетийское лето, — сказал Корик, кровожадно улыбнувшись Смычку. — Когда травы прерии становятся пылью под копытами стад, а земля под ногами звенит как лист металла.
— Возьми меня Худ, — бросила Улыба. — Недаром тут всякая падаль валяется.
— Да, — ответил полукровка, — только
— Ты их заметил? Хорошо, — поощрил его Смычок. — Теперь ты наш разведчик.
Улыбка Корика стала шире: — Если настаиваете, сержант…
— Но не ночью. Ночью разведчик — Улыба. И Бутыл, если ему садок позволяет.
Бутыл скривился, но кивнул: — Очень хорошо, сержант.
— А какая роль у Карака? — спросила Улыба. — Лежать как перевернутая черепаха?
«Перевернутая черепаха? Выросла у моря, да?» Смычок оглянулся на бывалого солдата. Тот спал. «Я тоже так делал в давние дни, когда от меня ничего не ожидали, когда я ни за что не отвечал. И я тоскую по тем дням». — Задача Каракатицы, — ответил Смычок, — сохранять ваши жизни, когда меня нет поблизости.
— Почему же он не капрал? — Миловидное лицо Улыбы исказилось негодованием.
— Потому что он сапер, подружка. Тебе сапер в капралах не понравился бы. «Хотя я тоже сапер. Но лучше не говорить…»
Подошли солдаты регулярной пехоты с водяными мехами.
— Пейте не спеша, — инструктировал Смычок. Геслер кивнул ему из тени фургона. Смычок пошел туда, за ним Бордюк.
— Да, интересно, — пробормотал Геслер. — Больной маг Бордюка… его садок — Меанас. У моего мага, Тавоса Понда, то же самое. Ну, Смычок, твой парень…
— Сам точно не знаю.
— Тоже Меанас, — прогудел Бордюк, потянув себя за бороду (Смычок подозревал, что такая привычка скоро станет его раздражать). — Балгрид свидетель. Все они — Меанас.
— Я и говорю — интересно.
— Это можно использовать, — заявил Смычок. — Пусть вместе проводят ритуал — иллюзии чертовски полезны, когда хорошо сделаны. Я вытянул у Быстрого Бена, что все дело в детальности. Нужно свести их ночью…
— Ах, — раздался голос из-за фургона. К ним подошел лейтенант Ранал. — Все мои сержанты воедино. Вовремя.
— Решили глотать пыль со всеми нами? — спросил Геслер. — Очень великодушно.
— Не думай, что я о тебе не слышал, — ощерился Ранал. — Будь моя воля, таскать бы тебе бурдюки, Геслер…
— Тогда вы от жажды бы страдали, — возразил сержант.
Лицо Ранала потемнело. — Капитан Кенеб желает знать, есть ли маги в ваших взводах. Адъюнкту нужно провести учет всех.
— Ни одного…
— Трое, — вмешался Смычок, игнорируя яростный взгляд Геслера. — Все слабые, как и можно ожидать. Скажите капитану, они хороши для скрытных действий.
— Свое мнение держи при себе, Смычок. Три, говоришь. Отлично. — Лейтенант развернулся и ушел.
Геслер
— Нет. Не налезай на лейтенанта, Гес, хотя бы сейчас. Парень ничего не знает о командовании в поле. Вообрази, велел сержантам придерживать мнения. Если улыбнутся Опонны, Кенеб объяснит ему пару полезных вещей.
— Это если Кенеб чем-то лучше, — буркнул Бордюк. И прочесал бороду. — Есть слух, что он единственный выжил из роты. Сами знаете, что это обычно значит.
— Поглядим, увидим. Еще рано точить ножи…
— Точить ножи, — сказал Геслер. — Вот теперь ты говоришь на понятном языке. Я приготовился глядеть и видеть, Скрип. Пока что. Ладно, давай соберем магов ночью. Если сумеют побеседовать, не убив друг друга — значит, мы сделали два шага вперед.
Рога возвестили продолжение похода. Солдаты вскакивали с кряхтением и руганью.
Первый день похода завершился. Гамету казалось, они отошли от Арена на весьма жалкое расстояние. Разумеется, этого и следовало ожидать. Армия еще не скоро найдет свой ритм.
«Как и я». Кулак натер задницу о седло, голова кружилась от жары; он наблюдал с невысокого холма, как медленно обретает форму лагерь. Очаги порядка среди моря хаотической суеты. Конные сетийцы и виканы продолжали обшаривать округу далеко за границами пикетов, но их было слишком мало, чтобы кулак чувствовал уверенность. «Эти виканы — деды и бабки. Видит Худ, я мог скрещивать клинки с иными из старых воинов. Старики никогда не принимали идеи замирения с Империей. Они здесь ради совсем иной причины. Ради памяти Колтейна. А дети… да, их вскормили ядовитые россказни старых бойцов, бредни о былой славе. Итак, здесь те, что никогда не ведали ужаса войны, и те, что успели забыть. Жуткое сочетание…»
Он потянулся, разминая спину, и заставил себя двинуться вниз с холма, мимо канавы с мусором, туда, где поставили девственно-белый шатер Адъюнкта. Виканы Темула стояли на страже.
Самого Темула видно не было. Гамет жалел паренька. Ему уже пришлось выдержать много «засад», не имея возможности выхватить саблю; он проигрывает. «И никто из нас, черт подери, ничем не может помочь».
Он подошел ко входу, пошелестел пологом и стал ждать.
— Войдите, Гамет, — раздался голос Адъюнкта.
Она стояла на коленях перед длинным каменным ящиком и опускала на него крышку. Мгновенный блеск — отатараловый меч — и крышка легла на место.
— В горшке у жаровни есть немного размягченного воска — принесите, Гамет.
Он так и сделал. Тавора промазала воском щель между крышкой и основанием ящика, запечатывая меч. Встала, стряхивая с брюк нанесенный ветром песок. — Я уже устала от зловредного песка, — сказала она. — Сзади разбавленное вино, Гамет. Налейте себе.
— Похоже, что мне нужно, Адъюнкт?