Дом для демиурга Том 2: Реальность сердца
Шрифт:
Альдинг молча опустил руку на плечо товарищу и вновь застыл - черная статуя на фоне черного камня. Замерли даже непоседливая Ханна и Араон, для которого, как раньше думал Саннио, пять минут в одной позе могут считаться пыткой.
Тихо было за решеткой, слишком уж тихо - или стоявшие оглохли, оглохли и ослепли, все, одновременно, и взгляд впивался в переплетение каменных струй, в котором виделись то листья, то силуэты людей, то потусторонние пейзажи, похожие на те, что являлись порой во сне...
Потом через просветы в решетке вдруг начал сочиться серебряный свет, поначалу тусклый, но разгоравшийся все ярче и ярче. Саннио,
Голос - нет, едва ли не пение, гулкий баритон, от которого содрогнулись стены, пронизывающий насквозь, резонирующий с каждой косточкой в теле; но слов не разобрать, да и не нужны они - это приказ и зов, и напоминание о долге, но куда больше - о вине, непрощаемом преступлении. Знакомый уже зов, услышанный почти год назад на поляне с убитыми собаками. Вот чем питался тот, кто пытался заставить всех чувствовать вину перед собой, и одного этого было достаточно, чтобы ненавидеть... а Противостоящий не говорил - пел о том, что он исток и начало всему, и ничего не было бы без него, и все должны склониться перед ним.
Говорил так, что каменный свод опустился на плечи, и нужно было выстоять, удержать спину прямой...
– Я у тебя - никогда - ничего - не просил!
– голос Руи, полный ярости и гнева.
Потом - серебристые и алые сполохи, яркие вспышки пламени, но тишина, тишина!..
Саннио рванулся вперед; две руки одновременно вцепились ему в плечи, Альдинга и брата Жана, остановили, не дав прорваться туда, за проклятую решетку, а мгновения казались вечностью, а пламя все билось, и когда оно наконец потухло, юноше показалось - все кончено, сладкоголосый победил.
Шевельнулись каменные створки, выпуская наружу существо, облеченное в серебряный свет и алое пламя, словно сошедшее с храмовых фресок - и Саннио стряхнул ладони друзей, поднял арбалет, уже взведенный, когда только успел, руки сработали сами...
Альдинг метнулся влево, перекрывая траекторию выстрела, но - не успел, опоздал на тысячную долю мгновения.
Стрела сорвалась в полет.
– Нет!..
– крик Литто сорвался с губ на ту же долю мгновения позже.
Фигура, отброшенная выстрелом к дверям, упала навзничь, прижимая ладонь к правому боку, и черный камень впитал и пламя, и свет.
– Благодарю, любезный мой племянник...
– Юноша выронил арбалет, ринулся вперед, упал на колени, разбивая их о камень, протянул руку.
– Нет уж, не мешайте мне!
Герцог Гоэллон прикрыл глаза, губы зашевелились в безмолвной молитве, и Саннио пришлось раскинуть руки, не пуская остальных, не позволяя - помешать, перебить, не дать закончить то, что прервалось по его же вине...
Бледнее мела лицо, и алая кровь, струящаяся по пробитой кольчуге, и - из вспоротого запястья беспомощно откинутой правой руки. Арбалетная стрела вошла глубоко, едва ли не на ладонь, оставляя жизни лишь считанные минуты. Саннио даже не успел вымолвить: "Простите!" - поздно было: короткий оборванный выдох, и струйка крови в углу рта, и тишина, тишина, тишина...
8. Окрестности Собры - Церковные земли - Собра
Мелькали деревья, ровно вздымались бока агайрца, через шарф и вуаль в глаза все равно попадала пыль, а, может, резало их после двух бессонных ночей - Кларисса не могла сказать, какая была легче: та, что она провела в беседе с герцогом Скорингом или у ложа раненого Фиора. Обе стоили друг друга, но первая не оправдывала допущенной промашки, а вторая не могла искупить ее последствий.
Ох уж эта Фелида - ну кто бы мог подумать? Да кто угодно мог бы, и она, взявшаяся опекать скорийку, должна была - первой; но именно Кларисса и просчиталась. Не поняла, насколько та боится своего родственника. Фелида казалась такой сильной, словно отлитой из меди, а мягкость манер - плод строгого воспитания, - не могла обмануть проницательный взгляд.
Взгляд оказался недостаточно проницательным, а медная статуя непоколебимой в своем спокойствии западной девы - с изъяном.
"Чем же ее так напугал герцог Скоринг?" - подумала Кларисса, а потом решила, что, пожалуй, не хочет этого знать. Как бы ни выглядел личный непереносимый страх Фелиды, за пережитое она рассчиталась вполне; вот только платить пришлось и вовсе невиновным, тому же Сорену, и теперь только чудо спасет столицу, если не страну.
И все потому, что одна глупая дама слишком привыкла к тому, что опекаемой девицы не видать целыми днями - то она в саду, то в своей спальне, вышивает, музицирует или попросту мечтает, уставившись в окошко. Вот и не догадалась проверить поутру, где рыжая скорийка - мирно почивает в постели, или кошки драные унесли ее невесть куда?..
Теперь - расхлебывать варево, от которого отчетливо несет тухлятиной, словно от тех помоев, которыми в Тамере кормили солдат. Если бы все упиралось только в Скоринга и Реми, если бы; но нет же, герцог Алларэ все понял и просчитал совершенно правильно, какой же он умница! Реми в столице любят, а вот нового герцога Алларского почти не знают, кое-кто почитает регента за выскочку, коварными интригами добившегося и титула, и должности, в обход так своевременно погибшего законного наследника рода - и от чьей руки погибшего... До вчерашнего дня обвинение в измене и заговоре с целью убийства Рене кому угодно показалось бы глупостью, а изменником считался как раз покойный, но теперь все изменилось.
Вздумай Фиор поднять своих вассалов против Реми, всплыви подоплека событий - к вечеру того же дня вспыхнет вся Собра, разделившись на два лагеря, и этот пожар придется унимать силой, а погибших будет слишком много. Восстание, переворот и воцарение Элграса создали иллюзию, что все хорошо, все закончилось; но эта благостная тишина была не прочнее фарфоровой чашки. Если ее разбить, город, разочаровавшийся во всех и вся, понесет, как обезумевшая лошадь, скинет любого наездника - и никто уже его не усмирит...