Дом горячих сердец
Шрифт:
Решив, что моя записка будет в безопасности в ящике с нижним бельём, я спрыгиваю с кровати. По крайней мере, мне так кажется. На самом же деле я отрываю каркас своего тела от смятых простыней и плетусь в сторону шкафа, преодолевая боль в мышцах.
Засунув сложенную записку под белое кружевное бельё и выбрав себе новое, я осматриваю ряды одежды и останавливаюсь на коричневых замшевых штанах и белой хлопковой блузке с шёлковыми лентами на вороте и манжетах. Вместо шёлковых туфель я выбираю более прочную обувь —
Я стою перед зеркалом, прислонённым к стене моего шкафа, и моё сердце совершает маленькие веселые пируэты. Одежду, которой Сибилла заполнила шкаф у Антони, вероятно, тоже никто никогда не носил, но её явно купили на рынке. А эта одежда была сшита специально для меня. Она никогда не украшала чужое тело, даже тело манекена или потенциального покупателя.
Воспоминания о доме Антони омрачают мою радость, потому что я не могу думать о его доме, не думая о нём. Я закрываю глаза и начинаю представлять его, истекающего кровью в промозглом туннеле. Жив ли он? И если бы это было так, не попытались бы фейри обменять его на что-то?
Я моргаю, чтобы отогнать слёзы, которые начали подступать к моим глазам. Антони сильный и хитрый. Если кто-то и может выжить в такой невозможной ситуации, то это он.
— Останься в живых, — шепчу я, направляясь в ванную.
Распутав волосы с помощью щётки из кабаньей шерсти, хранящейся рядом с раковиной, я смотрю на кусок чёрного угля и осторожно беру его в руку. Наверное, Лору понравится, если я раскрашу своё лицо, но я беспокоюсь, что это может привлечь непрошеное внимание и вызвать недобрые перешептывания.
Я уже слышу, как его люди болтают о том, что девушка, которая раздвигает ноги для монарха, не заслуживает раскраса воина. Моё лицо начинает гореть, как и грудь. Боги, и почему меня так волнует мнение других людей?
Я кладу на место кусок угля и вытираю руки о полотенце, а затем отправляюсь в сторону комнаты Сибиллы и Маттиа.
— Сиб?
Я осторожно стучу в дверь, чтобы не побеспокоить её парня.
А потом стою и жду. Всё жду и жду. Затем я пробую нажать на ручку двери, но она не поддаётся.
— Сиб? — говорю я, на этот раз чуть громче, и затем слышу шаги.
Замок щелкает, после чего дверь открывается, и я на секунду задерживаю дыхание, потому что мне кажется, что передо мной стоит Джиа, так как у женщины, которая приветствует меня, кудрявые волосы на голове. Но затем она выходит на свет, отбрасываемый факелом, и я отпускаю свою надежду, потому что кожа этой женщины темнее, а форма лица более округлая.
Я улыбаюсь попыткам Сиб разлепить глаза.
— Уже утро?
Я киваю.
— Джиа… есть какие-нибудь новости?
Я не хочу обнадёживать свою подругу,
— Но думаю, что очень скоро они у нас появятся. Всё ещё хочешь позавтракать?
Она смотрит на свои голые стройные ноги, словно проверяет, прилично ли будет выйти из комнаты в таком виде.
— Будет очень странно, если я пойду на завтрак в рубашке Маттиа? Я очень не хочу снова надевать то красное платье.
— Я так уже делала. И на меня пялились.
— Значит, я пойду в его рубашке. Сейчас только найду какие-нибудь туфли и…
Она запускает пальцы в волосы и пытается их расчесать, но пальцы застревают у корней.
— О. Боги.
Она закатывает глаза, словно пытается взглянуть на свои волосы.
— Чёрт… Я спала с мокрой головой. Чёрт.
Она тянет за пряди, чтобы их выпрямить.
— Сиб, я знаю, что ты ненавидишь свои кудряшки, так что тебе, вероятно, наплевать на моё мнение, но я всё равно его тебе выскажу. Ты выглядишь шикарно.
Она прищуривает глаза, словно ожидает, что я сейчас рассмеюсь. Только я этого не делаю, потому что говорила до этого серьёзно.
— Я рада, что тебе нравятся мои кудряшки, но они не нравятся мне.
— Сиб…
— В твоей комнате кто-нибудь есть? Какой-нибудь спящий король?
Я улыбаюсь.
— Нет.
— Великолепно. Могу я воспользоваться душем и одолжить платье?
— Конечно.
Мой желудок урчит так громко, что уголки губ Сиб опускаются.
— Иди в таверну. Я встречусь с тобой там, как только усмирю свои волосы Джианы.
При упоминании имени своей сестры она сглатывает.
Я беру её руку и сжимаю.
— Лор вернёт её. Клянусь.
Она кивает, а затем оглядывается на огромное тело, зарывшееся в простыни.
Я понижаю голос:
— Он всё ещё спит?
— Ага. Подозреваю, что он попытается проспать своё горе.
А возможно ли это?
— Лучше уж апатия, чем месть, верно? — бормочет она.
Я не напоминаю ей о различных стадиях горя, и о том, что гнев без сомнения придёт на смену апатии. Ей не нужны лишние переживания. К тому же, мне кажется, что в глубине души она знает, что её парень когда-нибудь захочет отомстить за смерть своего двоюродного брата.
Мы расстаёмся с ней, когда она закрывает за собой дверь. Она отправляется в южную часть королевства, а я в «Северную таверну», где нахожу одного единственного посетителя — Бронвен. Должна признать, мне странно видеть её в этот час — уже слишком поздно для завтрака, но слишком рано для обеда.
Я подхожу к бару, за которым Коннор раскладывает зубчики чеснока и веточки розмарина в стеклянные банки. Он делает это с такой заботой, что каждому станет понятно, что ему это нравится.
— Доброе утро, Коннор.