Дом и корабль
Шрифт:
— Болтовня, — буркнул Кондратьев.
— Болтовня? Однако почему-то все лодки, что были на позиции, давно награждены…
— Ну, это мы с вами не можем обсуждать, — сказал комдив все так же ворчливо. — Ордена дает правительство, ему видней.
— Борис Петрович, ну зачем же, — плачущим голосом взмолился Селянин. — Я ведь тоже так умею…
— Наградят. — Кондратьев подмигнул. — Теперь уж к корабельной годовщине.
— Так что же все-таки он сделал плохого? — тихонько спросила Тамара. — Ну, критиковал. Значит, он принципиальный человек?
— Вот
Он победительно усмехался, как бы приглашая всех разделить его веселье. И действительно, вслед за ним усмехнулся комдив, а за комдивом как-то двусмысленно ухмыльнулся и Митя. По лицу Тамары пробежала тень.
— Например?
— За примером далеко ходить не надо. Не далее как сегодня утром у меня открылась возможность послать вам немного топлива. Поручаю эту миссию Соколову, которого вы все знаете. Через два часа Соколов возвращается и докладывает, что у самых ворот его остановил некий капитан Горбунов, к чему-то придрался и отправил обратно…
— Я был при этом, — сказал Митя.
Все повернулись к нему, особенно оживился комдив.
— Так это было?
— Не совсем. Командир не придрался, а поступил по уставу. Я сам…
— Понимаю, вы сами поступили бы так же, — сказал Селянин со взбесившей Митю интонацией. — Короче говоря, Горбунов своего добился. Принцип победил, а Тамара Александровна осталась без дров.
— Ну и что же — посадил ты своего связного?
Селянин захохотал.
— Как бы не так. А возить меня кто будет? Бензин доставать?
Кондратьев тоже засмеялся.
— А я бы твоего личарду все-таки посадил. Что за матрос? В лепешку разбейся, а доставь.
— Как же он мог?
— Очень даже мог, — сказал Митя. — Просто струсил. А вернее сказать — нарочно не пошел.
— Зачем?
— Затем, чтоб вы рассердились не на него, а на Горбунова. Что ему, кажется, и удалось.
Вероятно, это было прямое попадание — засмеялись все.
— Смотри-ка — понимает! — возгласил Кондратьев. — Пойдем, что ли, на лодку, психолог. Спасибо, Тамара Александровна, за привет, за ласку. — Он бережно подержал в своих больших руках узкую Тамарину ладонь. — Ты когда домой, инженер?
— Посижу полчасика, если Тэ А не прогонит. Управишься?
— Вполне. А Виктора ты мне не трогай, — сказал он уже в дверях. — Виктор — человек особенный. Он еще всех нас удивит.
— Не сомневаюсь, — послал вдогонку Селянин.
Митя побаивался, что Борис Петрович, с присущей ему бесцеремонностью, спросит про Тамару, но комдив не спросил — вероятно, не сомневался, что Тамара — дама Селянина. Это было обидно, но удобно.
«Вот еще новости, — думал Митя, шагая по темному двору. — Тэ А? По имени звать еще не решается, так выдумал лазейку. Вообще-то неплохо — Тэ А, Тэа. Значит, он — Эс Вэ? А я тогда кто же — Дэ Дэ?»
Флаг был уже спущен, и появление комдива на лодке обошлось без всякой помпы. Горбунов хотел было рапортовать, но Кондратьев дружески облапил его и полез во второй отсек.
Через полчаса люк открылся, и появился комдив. Вслед за ним вынырнул Горбунов. Они остановились у трапа. Перископ мешал видеть их лица, но Митя слышал каждое слово.
— Может быть, пройдем по лодке?
— Оно конечно, следовало бы. — В голосе у Бориса Петровича сомнение. — Нет уж, знаешь, давай в другой раз. Другим разом, как говорят в Одессе. Откровенно говоря, неохота чапать пешком. А тут Селянин обещал подкинуть.
— Новый приятель?
«Ревнует», — подумал Митя.
— Какой там к бесу приятель. Теперь, брат, приходится иметь дело со всякими людьми. Да ты что думаешь — большое начальство? Две с половиной (шлепок по рукаву шинели). Только и всего. Однако — сила.
— В чем же сила?
— Сам не пойму. Какое-то петушиное слово знает. А насчет того, что я тебе говорил (Митя затаил дыхание), ты напрасно ершишься. Я тебе нотаций не читаю, а говорю по-дружески. Подорваться на море — это уж кому какая планида, такое наше ремесло. А на суше — глупо. Не ерепенься и учти. Хоть ты и фырчишь на меня, а все-таки мне твоя судьба не безразлична. У меня ведь ни жены, ни стариков — ты мне вместо брата. Вот так-то.
Через несколько минут после ухода комдива Горбунов заглянул к штурману:
— Ключи у вас? Пойдем посмотрим.
Командир был предусмотрительнее своего помощника и прихватил Границу с аккумуляторным фонарем. Вестовой был мрачнее тучи. По дороге Митя коротко доложил о своих успехах: есть отличная квартира на третьем этаже, а для командиров — роскошное помещение в квартире известного художника, комната проходная, но зато с камином, дрова будут, надо только выделить людей на разборку сараев… На площадке третьего этажа Митя вынул связку ключей, включил фонарь и начал отпирать. Замки были внутренние и, по-видимому, с какими-то секретами.
— Скажите, штурман, — спросил Горбунов, когда Митя на минуту выпрямился, чтобы снять шапку и утереть обильный пот, — вам не приходило в голову, что обыкновенный дверной ключ, хотя и делается из железа, гораздо ближе по своей природе к служебному пропуску, чем к орудию взлома?
«Рассуждать легко», — подумал Митя и с новой яростью защелкал замками.
— Вы ломитесь в открытую дверь, — сказал Горбунов так ласково, что Мите захотелось ударить его связкой по голове. — Вернее сказать, дверь была заперта на один замок, но вам уже удалось запереть ее на два. Поэтому вы и сердитесь.