Дом, которого нет
Шрифт:
– Ты хотела бы в нем жить? – спрашивала Варька в тысячный раз, и Аленка в тысячный раз кивала.
Для того чтобы жить в сиреневом доме, надо быть феей. Или эльфом. Или богиней из книжки Н. Куна «Мифы Древней Греции». В Заречье не водилось ни фей, ни эльфов, ни богинь. В сиреневом доме никто не жил. Варька спрашивала про дом маму, Аленка – бабушку. «Люди жили», – отмахивалась от Варьки тетя Рая. «Ушли люди», – вздыхала бабушка Соня, не глядя на Аленку.
Дом никогда не подкрашивали, но цвет всегда оставался свежим – не сильно ярким, без новенького глянца, но свежим и живым. Лопухи близко к дому не подбирались, жались к пыльной дороге. Трава вокруг
Аленка возвращается из школы одна – Варька осталась ждать тетю Раю. Сегодня первый день после весенних каникул. Весенние каникулы в зареченской школе всегда в разное время – как река из берегов выходит, так школу и закрывают. Дни после половодья настают теплые, ветреные – земля сушится на солнце, как постиранное перед большим праздником белье. У сиреневого дома Аленка сбавляет шаг – кажется, что если идти очень медленно, то оттуда может кто-нибудь выйти. Аленка останавливается перед высоким крыльцом и не верит своим глазам – дверь в сиреневый дом открыта, длинная занавеска убрана наверх. Если бы не эта занавеска, убранная точь-в-точь, как у Аленки дома, то она, наверное, не решилась бы подойти к крыльцу, не решилась бы ступить на нижнюю ступеньку, потом на следующую, и еще на одну, посчитать, что ступенек всего шесть, и перешагнуть через порог под занавеской, зацепленной на гвоздь в косяке двери.
Дверь из веранды в комнату тоже открыта. Света там мало, словно везде день, а в комнате – вечер. На стене портрет – темноволосая дама сидит на стуле, на руках держит маленькую девочку в кружевном платье, мальчик постарше стоит рядом, светловолосый мужчина – позади, за спинкой стула. Перед картиной, как перед иконой в церкви, стоит незнакомая женщина, ни капли не похожая ни на фею, ни на эльфа, ни на древнегреческую богиню. На ней брюки и обыкновенная кофта, светлые волосы убраны в короткий хвост. Аленка старается не дышать, не хочет, чтобы незнакомка ее заметила. Женщина не двигается и как будто тоже не дышит. Аленка спиной пятится к выходу, щурится от внезапно яркого солнца, медленно, стараясь не скрипеть, спускается по ступенькам крыльца, а затем пускается бежать – быстро-быстро, быстрее узких ручейков по краю дороги, быстрее своего громкого, громче весенней капели, дыхания.
– Гнался за тобой кто? – Бабушка Соня качает головой, достает из печи пахнущий квашеной капустой чугунок.
– Дом, – Аленка выдыхает одно-единственное слово и опускается на стул.
– Что дом-то?
– Сиреневый дом, дверь открыта, и женщина там…
– Какая женщина? – Бабушка Соня хмурится, оставляет чугунок на припечке.
– Стоит перед портретом и не движется.
Бабушка Соня накидывает на голову теплый платок, снимает с крючка телогрейку.
– Я с тобой! – Аленка выскакивает на улицу вслед за бабушкой.
Бабушка шагает непривычно широко – как будто хочет сократить путь. Аленка успевает за ней только бегом.
– Сколько лет? Сколько лет-то, а? – спрашивает бабушка, глядя под ноги.
– Я лица не видела, она спиной стояла, – отвечает, запыхавшись, Аленка.
– Лет-то прошло сколько, а? – Бабушка Аленку не слышит. – Восемьдесят пять минус сорок два, сколько будет?
Аленка останавливается,
– Сорок три, бабушка! – Аленка догоняет бабушку Соню, дергает ее за рукав телогрейки.
– Сорок три, – повторяет бабушка и останавливается у высокого крыльца.
На крыльце стоит женщина в брюках.
– Бася? – Бабушка Соня снимает платок. Ветер поднимает белые волосы вверх.
– Не Бася – Злата. – Незнакомка крутит головой. – Бася – мама.
– Злата, – кивает, как будто соглашается, бабушка Соня и протягивает к женщине руки.
Женщина по имени Злата спускается по ступенькам медленно и так же медленно идет к бабушке Соне, а когда до бабушки остается всего шаг, бросается в бабушкины руки и утыкается лицом в ее грудь.
– Злата. – Бабушка соединяет руки на спине женщины и укачивает ее, как Аленку, когда та испугается.
«Завтраком его звали. Я потому и запомнила, что имя такое – Завтрак».
«Не имя, фамилия. По имени Захаром был».
«А огород-то рядышком, один забор на двоих… Как же он в полицаи-то, теть Сонь, а?»
«Кто ж сейчас разберет?»
«А я так кричала, так кричала…»
«Жена его, Стася, говорит, что до смерти твой крик в голове у него стоял».
«Помер?»
«С лестницы свалился, да и помер, Бог покарал».
Серый камень – высокий, ростом с Аленку, стоит сразу за знаком, на котором Заречье перечеркнуто красной линией. На камне табличка: «Здесь захоронены 963 мирных жителя». Злата трогает цифры – девятку, шестерку, тройку. «Все на три делятся», – почему-то думает Аленка. Бабушка крестится, хотя никакой иконы здесь нет, и Бога здесь тоже нет.
«Нет никакого Бога, теть Сонь, если и был, то помер. Когда на папу похоронка пришла, помер. Когда маму со двора выводили, помер. Когда брата Леньку в машину загоняли, помер. И когда Белка, собака наша, под крыльцом померла, Бог тоже, теть Сонь, помер».
«Как же выбралась, выжила-то как?»
«Из-под земли, теть Сонь, выбралась, а земля шевелилась. Я бегу, теть Сонь, а земля подо мной шевелится. Я и сейчас, бывает, иду, а она шевелится».
Камень стоит крепко, земля под ним ровная, вот-вот трава зазеленеет. Злата опускается на колени – прямо на землю, прямо в брюках, прижимается к земле ухом. На землю капают слезы.
По маме, по брату, по себе, выжившей, плачет Злата. Крестится и плачет по умершему Богу бабушка Соня. По собаке Белке и по сиреневому дому плачет Аленка.
Сирень в тот год зацвела только к лету. Дом с высоким крыльцом продали. Новые жильцы (молодые, шумные, детей то ли трое, то ли четверо) палисадник засадили тюльпанами, нарциссами и осенними астрами. На новоселье позвали соседей – с Казановки и с Барсуковой. И бабу Стасю – огород рядышком, один забор на двоих – тоже позвали.
Как будто смерти нет
В кладовке холодно. Лисицы склонились над банками с темным вареньем, улыбаются окоченевшими улыбками. Аленка в кладовку зашла случайно – перепутала дверь. Дверей в доме Сергея и Лиды много, и все они – закрытые. В доме Аленки и бабушки Сони вместо дверей занавески. Аленка вспоминает, что на свете бывают летучие лисицы, она читала про них в «Юном натуралисте». Летучие лисицы живут на острове, в который трудно даже поверить, не то что до него добраться. Лисицы в кладовке на летучих не похожи. Они похожи на мертвых. Потому что они и есть мертвые лисицы.