Дом на миндальной улице
Шрифт:
Здравствуй, дневник. Вчера я была у Фелисии, хотела узнать о Нелл. Но она мне ни чего несказала, шутила, смиялась, радавалась за Нелл, но так ни чего и нерассказала, как ей удалось бижать, почему? У нее было много народу, все кто раньше «дружили» со мной и Нелл. Но когда я вошла они посмотрели на меня так, бутто я чужая и низнакомая. Одна только Сильвия встретела меня с радостью, мы долго разговаривали, я ей все рассказала про барона, и она так обрадовалась за меня! У нее тоже все хорошо, она написала еще одну историю и обещала дать ее мне почитать. Я расспрашивала и Сильвию, но похоже ей Фелисия тоже ничего нерассказала, иначе бы она мне точно сказала. Они все так же держат нас за дурочек, здается мне. Она даже раз посмотрела на меня так, словно я чем-то провинилась перед ней.
Но те хочь радуются за Нелл и неверят
Тетушка Рита совсем извилась. Брызжит слюной и взахлеп всем рассказывает что она-де все знала, придупреждала, какая Нелл дрянь и так далее. Вот уш кому диствитильно доставляит удавольствее копаться в грязи. Она даже чуть ли не помолодела, стала такая бодрая, иныргичная. Все это меня удручаит. И никто-то не верит, что Нелл хорошая. Вот стоило так совпасть, что не подалеку от нее помер какой-то ребенок, и сразу же взколыхнули все что только возможно. На Нелл валят все грехи, все самые чудовещные мнения, самые отвротитильные случаи и байки из прошлого, выставляют ее всюду так, словно она самое ужастное и бессердечнейшее существо в мире! Это ужастно…
Сиводня получила письмо от Фелисии. Она сказала что я тоже должна дать покозания в суде и сказать что я думаю о Нелл. Как жаль что свадьба только чериз год. Былабы я уже баронесса, меня бы слушали вниматильнее. А то всеравно неповерят. Но мы будим засщисщать Нелл, чегобы это нистоило! Нельзя что бы ее вот-так-вот очирнили перед всем миром. А то ведь ее уже ищут, как приступнецу.
(Сильвия D. Паулине N., 5 июля, год 861)
Здравствуй, милая Паула.
Я очень рада за то, что у тебя все так хорошо складываится. К сожалению, я не смогу к тебе приехать – я уже две недели как за городом. Здесь очень мило– хоть нет этой пыли, а то нидалеко от нашего дома начали строить новую дорогу и эта белая пыль всюду летает. В городе все-таки тяжело жить, в который раз убиждаюсь. Да еще эти слухи. Честное слово, уже так надоело… По-моему слишком много шума для какой-то дурацкой истории. Вся эта Августина семейка сплошные скандалисты, и уж так раздули! Ну родила и родила, что такого? Все женщины рожают, и почти у всех умирают какие-нибудь по счету дети. У этой умер первый, ну и что из этого делать трагедию? Это все для того, чтобы опазорить Нелл. Не удивлюсь, если она чем-то ему не угодила, и это ее муженек выгнал ее на улицу, а то и пришиб где-нибудь, а теперь пытаются очирнить всех, кто имел с ней дело. Да, Нелл не подарок, как и Фелисия, но уж прямо выставлять их такими убийцами – совсем подло, правда? И потом, мы же здесь ни при чем. А на нас смотрят так, будто мы все стояли у кровати Августы и по очереди душили ее ребенка! Я уже устала от этого, потому и уезжаю. Мне надоело, что стоит мне выйти на улицу, меня останавлевают и спрашивают – а вы знали эту девушку, ну ту, которая убила ребенка? Ах, а правда она говорила то-то?.. Я чесная девушка, и мне противно слышать, что и меня заодно с ней обвиняют в вольнодумстве и отрицании семейных ценностей! Я еще замуж хочу, и детей, и жить как все, нормально.
Одним словом, слишком много суеты. Вот я и уехала. Здесь так мило, все в цветах, и чистый воздух. Я хожу купаться на речку, там есть такой большой камень, я сажусь на него и чувствую себя русалкой! Я даже хочу написать об этом историю – как русалка полюбила лунного мальчика! Мне очень хочется, чтобы все серебристое, и эти летние ночи, и ночные бабочки, и соловей, и русалочки такие милые, в своем подводном городе… Это будет чудесно и мило, правда? Я обизательно тебе пришлю, как допишу.
Если у тебя будет время, приезжай ко мне – это недалеко, мы погуляем и отдохнем вместе. Если я тоже приеду в город, я тебе напишу.
Не скучай, твоя Сильва.
(Гай Клавдий Северину Ноле, 11 июля, год 861)
Друг
Я не знаю, как и отвечать на это внезапно свалившееся на нас несчастье. Такая чудовищная история! Я не знаю, как мне показаться в Сенате – я вижу и слышу, что говорят обо мне люди. С какой жалостью смотрят на меня, меня – Гая Клавдия!!! Я не просто рогоносец, я еще и муж убийцы, распутницы, ведьмы! У меня в голове не укладывается вся эта ситуация! И тем не менее надо мной смеются – что я выбрал себе в жены эту мразь, что я ошибся! Да мало ли у кого какие жены бывают – но это! А ведь какой она казалась паинькой, змея! Так опозорить меня! Она мне за это сполна заплатит, друг Северин! Я достану ее из-под земли, и растопчу ее, засеку, шкуру сниму и собаками потравлю! Да как можно было так со мной за все мои благодеяния, ведь ни в чем ей, дряни, не отказывал, в золоте ходила! Говорили – оригинальные взгляды, необычная натура! Она сумасшедшая, вот в чем вся суть! Ненормальная! Все бабы как бабы, а эта выродок! Вчера, ты представь, Марциева мне так улыбается паскудно и спрашивает – как же это вы, любезный сенатор, поганую натуру не усмотрели? И бабы ее тут же хихикают, будто я не слышу – сбежала к любовнику! А Конкордий прямо заявлял, что это я ее довел до крайности дурным обращением, ты поверишь? Молокосос, он об этом пожалеет.
Была бы моя воля – разорвал бы этого селестийского мерзавца! Ведь я знаю, что только он мог помочь ей сбежать. Ведь не зря у меня сердце екнуло, когда я его встретил в Сенате. Посмел мне в глаза посмотреть, подонок! Я знаю, что она у него, только где он держит ее? Узнаю – выжгу весь квартал! Как они смеют надо мной смеяться? Надо мной, эосским сенатором!
Они мне оба дорого за это заплатят. Чтобы все видели, что случается с бабой, которая посмеет идти против мужика! Или они думают, эти безмозглые девки, что, если им позволили прочитать несколько книжек, то они имеют право на какие-то мыслишки? А кто им эти книжки дал? Кто вообще позволил им выйти из девчачьей? Мы их освободили! И себе на беду, друг Северин. Вся беда в этой учености. Вот крестьянин слушает, что ему говорят, и лезет бунтовать, что у него «ущемляют права», так и бабье возомнило, что если им чуть дали свободы, то они себя за ровню нам держат! Нет этого и не будет! А селестийца я арестую за пособничество! Не позволю ему уехать отсюда, а когда посажу его в тюрьму, пусть его дом обыщут и вынут мне эту мразь!
Приписка: я так взбешен, что мне требуется как следует развеяться. Жду тебя у Тита. Нам нужно многое обсудить.
(Северин Нола Гаю Клавдию, 11 июля, год 861)
Здравствуй, Клавдий.
Вполне понимаю твои чувства. Конечно, стоило сразу сообразить, что у нее не все в порядке с головой, когда еще она только заявила о себе у этой Салюстии. Но мы с тобой всего лишь мужчины, нас легко одурачить милой внешностью. И мы тогда не распознали, что за ее «необычностью» скрываются обыкновенные женские ограниченность и неполноценность. И то, что у вас не было детей, тому только подтверждение, а отсюда и ясны ее зависть, злость и сознание своей ущербности. Даже если она и в самом деле непричастна к смерти ребенка, я устрою так, чтобы все были уверены в ее виновности. Нельзя допустить, чтобы такие, как она существовали. Общество само должно сделать невозможным житье всех этих Саллюстий и иже с нею. Мерзость должна искореняться. У нас должен быть один бог, один закон, один народ, а не это вольнодумство.
Мне удалось и кое-что исправить. Вы видели моего зятя, эту тряпку. Через него-то моя бедная девочка и познакомилась с этой бабьей шайкой. Я всегда знал, что он сочувствует им, читает их книжки и ходит на их сборища. Он переписывался с Нелл, я видел их письма, забавные и жалкие мыслишки для человека его возраста и положения. С ним не пришлось даже разговаривать, я просто подкинул ему пару мыслишек, и, послушай, что он мне вчера писал. «Дорогой тесть, почему вы не действуете и не хотите способствовать поимке этой негодяйки… Похотливая кошка не остановилась даже перед убийством моей чудесной девочки… Такие не заслуживают жить… они все должны понести наказание… Бесчувственная и бесстыдная распутница… притворялась, играя в обществе роль оскорбленной жертвы…» И в том же духе, друг Клавдий. Как видишь, достаточно и нескольких подозрений, чтобы так легко превратить «дружбу» в ненависть. Сочувствия и соболезнования не будет, уж я постараюсь отомстить ей за обеих.