Дом огней
Шрифт:
А может, просто взглянула мне в лицо, сказал себе Джербер, понимая, что вид у него удрученный.
Женщина сообщила, что Майя, воспользовавшись тем, что доктор проводит сеанс, пошла прогуляться.
Психолог едва обратил внимание на ее слова.
– Скажите ей, что я приеду завтра, – бросил он на ходу.
Ему вовсе не хотелось видеть Майю, не было настроения. И представить только, что по пути сюда он не думал ни о чем другом, только о том, с каким выражением лица примет девушка редкую книгу, приобретенную специально для нее. Он насладился бы, видя, как она ошеломлена,
На обратном пути во Флоренцию томик в пурпурной обложке так и лежал на сиденье «дефендера», бесполезный, как все, что в жизни легковесно, когда эту самую жизнь словно подавляет реальность. Ныне ничтожный дар казался ему неуместным. Ведь он ездит сюда не для Майи, а для Эвы. Как он мог так быстро об этом забыть?
На самом деле, ведя машину ясным вечером конца февраля, Джербер был прежде всего зол на самого себя и искал повод для самобичевания. Плененного мальчика из истории Эвы нельзя было освободить, доктор никак не мог помочь ему. Никто не мог.
Если предположить, что мальчик вообще существовал.
Но последнее соображение утрачивало смысл: истории, касающиеся детей, даже вымышленные, глубоко трогают душу.
Я копал полдня, так что пей без фокусов!
Фраза негодяя не выходила из головы. Поэтому психолог должен был все выяснить.
– Ну как ты? Сколько лет, сколько зим, – раздался пронзительный голос из смартфона, лежащего рядом с книгой для Майи.
– Хорошо, – отозвался Джербер, не отвлекаясь от дороги и всячески стараясь скрыть то, что его мучило. – А ты? Глория? Девочки?
– Спасибо, превосходно.
Уже долгие годы они с Ишио перезванивались редко и выходили на видеосвязь, только чтобы поздравить друг друга с Рождеством. В последний раз они лично встречались на похоронах синьора Б.
– Ты ни разу не приехал в Милан нас проведать, – упрекнул кузен. – Уж не помню, сколько раз я тебя приглашал.
Он работал в коммерческом банке и занимался биржевыми инвестициями. Такое и во сне не снилось, когда они были детьми. Но по сути, дело житейское, верно? Мальчиком Ишио хотел исследовать вулканы и твердил об этом так убежденно, что Пьетро был уверен: у него получится. Но сидячая работа добавила ему килограммов двадцать веса и отняла по меньшей мере десять лет жизни, поскольку он выглядел куда старше Джербера, хотя они были практически ровесниками.
– Я звоню тебе по причине, которая тебя удивит, – начал психолог. – Может, в том, о чем я хочу тебя спросить, мало смысла, но мне нужно знать…
– Ты можешь спрашивать меня о чем угодно, Пьетро, – успокоил его собеседник. – Говори, что происходит?
– Ты никогда не вспоминаешь о лете девяносто седьмого? – выпалил Джербер. Он боялся, что передумает и сведет разговор к обычной болтовне: и сам не опозорится, и Ишио никогда не узнает о цели звонка. – Весной умер твой пес, и родители тебя отправили к нам, чтобы ты отвлекся.
– Пудель Сатурно, – вспомнил Ишио. – Я и забыл совсем.
– А о Дзено Дзанусси ты иногда вспоминаешь?
Прошло несколько
– Вспоминаю каждый раз, когда мои дочери пропадают из поля зрения, – признался он, выдохнув весь воздух, скопившийся в легких, словно освобождаясь от страха, в который никогда никого не посвящал. – Даже сейчас, когда они подросли, – прибавил Ишио. – Когда я отвожу их в школу или на спортплощадку, стою столько, сколько могу, и гляжу им вслед. Или когда мы выезжаем куда-нибудь, сидим с друзьями в ресторане, я отвлекаюсь от беседы, от общего веселья и ищу взглядом Клаудию и Федерику. Никто этого не замечает. И когда я вижу, как они развлекаются с друзьями, чувствую себя самым счастливым человеком в мире.
Джербер был уверен, что кузен никогда бы не поделился с женой своими иррациональными страхами, тайным импульсом, заставляющим постоянно озираться, неизбывной тревогой, происходящей из далекого прошлого. Иллюзия контроля: ведь каждую секунду невозможно быть настороже. Может, психологу было проще раз за разом не представлять себе худшее, не воображать самые душераздирающие сцены, поскольку Марко жил с матерью в Ливорно.
– Тебе не интересно, почему я спрашиваю об этом после стольких лет?
– Верно, мы никогда об этом не говорили, – признал кузен. – Но мне не интересно, почему ты захотел сейчас к этому вернуться. У тебя есть, наверное, свои причины. Однако я рад, что хоть кто-то из нас упомянул имя Дзено. Похоже, до сих пор оно было чем-то вроде табу.
– Если ты об этом, то мы и о других никогда не говорили – о Деборе, Этторе, Карлетто, Джованноне или Данте, – возразил Джербер, перечисляя имена товарищей по играм в то проклятое лето. Назвал их, чтобы обрести присутствие духа или чтобы оправдаться: ведь он изгнал малыша Батигола из реальной жизни, заключил в пределы памяти, где хранятся воспоминания, которым лучше оставаться безгласными.
– После того что случилось с Дзено, мы несколько раз проделали тот фокус с приемником, – вспомнил Ишио.
– Точно! – воскликнул психолог.
Кузен имел в виду идею, пришедшую в голову одному из их компании: он заявил, будто слышал, что на некоторых волнах, на средних частотах можно услышать потусторонние голоса. Все семеро собрались в гостиной виллы Джерберов вокруг старого транзисторного приемника и долго вслушивались в серый шум, исходящий из динамика, ожидая послания, которое так и не пришло. Каждый из них, хоть и не признавался в этом, надеялся услышать голос маленького Батигола.
Пьетро не забыл этот странный опыт, но углубляться в тему не хотел.
Не сейчас, сказал он себе, вспомнив о голосе, который слышала только Эва.
– Занятно – что случилось с нашей старой компанией, – к счастью, заметил кузен, переводя разговор в другое русло. – Ты возвращался в Порто-Эрколе – наверное, встречал их.
– Я не бывал там уже много лет.
– Много лет? – изумился Ишио. – А что Аделе? Что сталось с нашей Аделе? Как мы ее доставали… Неужели она умерла?
– Насколько мне известно, она жива и здорова, наслаждается жизнью в прекрасном доме престарелых в Импрунете.