Дом огней
Шрифт:
Джербер решил не опускать самые несообразные и необъяснимые детали, касающиеся его самого: письмо со словом «Аримо»; тот факт, что Эва знала, как он потерял, а потом нашел свою авторучку; тень, которую он разглядел из ямы в заброшенном кемпинге, и, главное, видеозапись, подтверждающую, что девочка сказала правду: не она сбросила с полки шар со снегом.
– Стало быть, вы подозреваете, что этот невидимый мальчик может быть тем, который пропал во времена вашего детства, – заключил нейропсихиатр совершенно невозмутимо. – Это можно понять, – добавил он самым обыденным тоном, сделал глубокую затяжку и задумался, окутанный клубами
Джербер надеялся, что профессор не принял его за сумасшедшего. Вдруг продолжительное молчание означает только, что Эллери ищет предлог, как бы поделикатнее от него отделаться. Но ученый снова заговорил.
– Существует два ответа и, соответственно, два возможных пути, – сказал он. – Первый касается профессионала, то есть вас, доктор Джербер: «Мы верим в то, во что нам нужно верить…» Согласно такой интерпретации, вы, друг мой, пали жертвой самовнушения, связанного с некоторыми совпадениями событий вашей личной жизни с оставшимися без разгадки событиями прошлого. Как терапевт вы слишком вовлечены и просто обязаны прервать все контакты с пациенткой.
Мы верим в то, во что нам нужно верить, повторил про себя психолог. Очень здравое рассуждение.
– Очень здравое рассуждение, – так и сказал он.
– Прекрасно, можете возвращаться домой, – согласился Эллери, окончательно сбивая его с толку. – Счастлив был вам помочь.
Он уже вставал, чтобы удалиться, но Джербер схватил его за локоть.
– Постойте. Вы сказали, что существует два ответа и два пути… Какой же второй?
На губах профессора появилась лукавая улыбка.
– Признать, что существует два пути и два ответа, не означает принять оба… Это как со смертью: она может быть концом всего или началом чего-то иного, но люди в большинстве своем стараются скорее избегать ее, чем узнать, что она собой представляет.
– Я готов принять иную истину, нет проблем, – заверил его Джербер. – Поэтому расскажите все, что знаете.
Эллери уселся снова и заговорил кротким, увещевающим тоном, словно старый отец:
– Второй ответ состоит в том, что вы переживаете единственный и неповторимый опыт, который заслуживает глубокого и пристального изучения.
– Вы так говорите потому, что занимаетесь этим каждый день? Глубоко изучаете то, о чем другие не желают знать?
– Мне неведомо, доктор Джербер, есть ли у нас душа. И я не охотник за привидениями, хотя такое определение мне бы очень понравилось, – развеселился он. – Но я убежден, что есть нечто неизведанное в существовании человека и на людей возложен тяжкий долг это обнаружить. Животные, к примеру, не ощущают такой потребности. Вы никогда не задавались вопросом почему?
– Может быть, это последствие эволюции, – простодушно предположил психолог.
– Или только людям дано нечто большее, – подхватил нейропсихиатр. – Подумайте хорошенько: что бы делал какой-нибудь зверь в потустороннем мире? Попросту продолжал бы делать то же, что и на земле. А для человека это означало бы высший уровень познания, возможность совершенствования или искупления.
– Любой желает следующей жизни, чтобы исправить ошибки предыдущей, – согласился гипнотизер.
Глаза Эллери загорелись так, будто он таил в себе бесценный секрет.
– Я убежден, что каждый из нас уже знает, что случится потом, доктор Джербер. Ведь каждый из нас уже побывал там.
– Что вы хотите сказать? Объясните подробнее,
– Чтобы найти ответы относительно смерти, нам, возможно, следует вернуться к началу жизни…
Джербер по-прежнему не понимал:
– Что вы имеете в виду?
– У вас есть дети, доктор?
– Сын, – сообщил тот. – Его зовут Марко.
– Мы всегда думаем, что новорожденные или младенцы ничего не знают о мире и должны постигать все с начала, поэтому мы их обучаем и наблюдаем за их развитием… Но вы никогда не замечали, что маленькие дети обладают какими-то умениями, которые утрачивают, подрастая? Например, многие новорожденные умеют отлично плавать, а потом разучиваются.
– Верно, – согласился психолог, хоть и не знал, к чему Эллери клонит.
– У вас никогда не возникало впечатления, что ваш сын знает больше вас, обладает каким-то исконным знанием, которое остается без объяснения, поскольку Марко еще не владеет речью?
Пьетро Джербер припомнил визит к специалисту. Годовалый Марко, у которого обнаружились подозрительные шумы в сердце, лежал, опутанный электродами, и отчаянно ревел. Они с Сильвией, новоиспеченные родители, снедаемые тревогой, ласково уговаривали его, пытались успокоить. Внезапно сын перестал плакать, перевел взгляд на пустое место в палате и расхохотался, как будто кто-то строил ему смешные рожицы.
Точно так же Эва смотрела на пустой стул рядом с большим белым шкафом у себя в комнатке. Но до сих пор психологу не приходило в голову сравнить две эти сцены.
По выражению его лица Бенедетто Эллери понял, что Джербер догадался, о чем идет речь, сопоставив сказанное с каким-то особенным эпизодом из своей жизни.
– Если бы ваш сын тогда умел говорить, он, возможно, объяснил бы вам, что происходит. Он подрос и обрел дар речи, но, наверное, забыл, что мог бы вам рассказать… Ведь память любого человеческого существа оформляется примерно к трем годам: все, что происходит раньше, накапливается как опыт или простейшие навыки, не как воспоминания.
– И каким образом все это касается Эвы?
– Вы пытаетесь ее излечить, а это, возможно, ошибка: должно быть, вам следует поступить по-другому.
– А именно?
– Выслушать ее. – Улыбка, излучающая доброту, из тех, что вселяют надежду, показалась на лице старика. – В нашем мире живут люди, владеющие магией. Мы не видим их истинной природы, часто даже не замечаем их или считаем отсталыми. И тогда им поддакиваем из сострадания. А на самом деле должны быть благодарны за то, что они есть среди нас… Чаще всего это дети.
18
После встречи с нейропсихиатром Джербер тотчас же отправился в имение Онельи Кателани, желая как можно скорее применить советы Эллери на практике.
К тому же ему в голову пришла идея по поводу нового подхода к терапии Эвы.
Пока Джербер проходил по коридорам огромного особняка, его внимание привлекло позвякивание дикобразов на браслете синьоры Ваннини: звук, который ни с чем невозможно спутать. Будто колокольчик, привязанный к шее кота.
Одетая строго и со вкусом, в неизменные джинсы, белую блузку и спортивные тапочки, вооружившись хлопчатобумажными перчатками и чистящими средствами, она занималась тем, что полировала серебряные статуэтки в одной из гостиных. Какая нелепица, подумал психолог, защищать от воздействия времени никому не нужные предметы.