Дом с привидениями

Лунгин Семен Львович

— Ну, подопечные-позвоночные! — произнес он свои позывные, и все разом сгрудились вокруг него. — Значит, сегодня в пять часов мы идем кормить…

— Бе-ге-мота! — заорали все. — И я буду кормить. И я!.. А я так люблю кормить бегемотов!..

— Плакат сделан? — обратился Марик к Федулиной.

— Да вот эскиз, Марик-Марик. — Она развернула листок, на котором был нарисован фломастером бегемот еще без глаз и внизу написано крупным шрифтом: «Бегемот наш большой друг».

— Я только одного не знаю, — сказала,

залиловев от смущения, Федулина. — У него глаза, как у лягушки или как у человека?

— Я не знаю, — сказал, подумав, Марик. — Не знаю… Нарисуй, как у человека.

— Точно! — закричали ребята.

— Тут одна ошибка! — заорал вдруг Марягин. — Тут она написала «наш большой друг».

— Ну, — нетерпеливо произнес Марик-Марик.

— А надо, — неторопливо продолжал Марягин, — «наш очень большой друг», — и, разведя руки в стороны, попытался показать какой большой — вот такой.

— А по полбулки принесли? — спросил Марик-Марик.

Ребята загалдели.

— Все принесли… Кроме одной… Все, а одна не принесла…

— Какая одна? — спросил Брегвадзе.

— Обыкновенная новенькая, — сказала Федулина.

— Ну и как же? — спросила, растерявшись, Графова.

— А так же, — четко скомандовала Дюймовочка. — Кто принес — идет, кто нет — нет.

— Погодите, — сказал Марик-Марик. — А где же дружба? Что же получается? Все идут кормить бегемота, одна девочка — не идет. А может, она больше всех любит кормить бегемотов.

— Так она полбулочки не принесла, — глаза Дивовой горели справедливостью.

— А песню знаете, — Марик нашел педагогический прием. — «Хлеба горбушку и ту пополам. Тебе половина и мне половина»? Молчите? То-то! Может, кто принес целую.

— Я принес, — сказал Марягин. — Только я ее срубал.

— Всю? — злорадно сказала Федулина. — Вот и не пойдешь!

— А… Не… Проявил волю! — Марягин был горд своим поступком.

— Кто ей даст? — спросил Марик-Марик.

— Я ей дам, — выступил Николаев.

— А сам?

— А сам в сторонку стану и буду глядеть!

— Молодец! — Марик произнес это слово с неподдельным восхищением.

— Ты настоящий друг. Посмотрите на него, ребята, и помните… Дружба всего дороже! — И Марик повернулся и ушел.

— А я знаю, как его зовут, — сказал Николаев.

— Как? Кого? — спросили разом Марягин и Рябоконь.

— Бегемота этого.

— Ну? — напрягся Марягин.

— Гиппопо — там.

— Где там? — переспросил Рябоконь.

— Что где? — не понял Николаев.

— Ну, что, — не знал, что ответить Рябоконь. — Как оно ги-по-по…

— А-а! Гиппопо!

— Гиппопо! Ура! — закричал Марягин. — Ну ты и умный, Николаев! Я тебе сейчас как в лоб дам!

Мариночка догнала Марика-Марика на лестнице.

— А ты, Марик-Марик, — сказала Мариночка, перегнувшись через перила, — на той переменке на задний двор иди,

где пожарка…

— Зачем?

— Игорястик велел: «Пусть меня там дожидается».

— Так его же нету.

— Придет, так что и ты приходи.

Марик ничего не ответил. Он только сильно провел ладонью по щеке, словно снял налипшую паутинку.

Как только прозвенел звонок на перемену, Марик-Марик выскочил из класса и, увертываясь, словно футболист в атаке, проскользнул между мечущимися под ногами малышами и спустился вниз, во двор позади школы. Ну, конечно, они были именно там, между мусорными контейнерами и штабелями всякого школьного хлама, который уже вынесли во двор, но еще не увезли. Они играли в какую-то идиотскую игру: на подставке из кирпичей стояла консервная банка, сбоку три кучки пятачков, каждая кучка принадлежала одному из играющих: Игорястику Кондратенко, здоровенному Стасу и восьмикласснику Толоконникову, по кличке Толокно, имени которого так никто и не знал. По очереди они кидали пятак в банку, шагов, наверное, за пять-шесть, если кто попадал, остальные выдавали ему по пятаку, если промазывал, то он отдавал по пятаку остальным.

Марик-Марик не боялся этих ребят, но терпеть не мог ввязываться в их какие-то дурацкие разговоры, вялые и бессмысленные.

— Привет, — сказал он невесело, только чтоб обозначить свое появление.

— Привет, — ответили ему все трое и не спеша подошли. Потом началась церемония рукопожатий.

— Сам пришел или Маринка велела? — спросил Игорястик.

— А чего? — в свою очередь спросил Марик-Марик.

— А ничего, так, — Игорястик пристально глядел на Марика, а пальцами быстро перебирал недлинную колбаску пятаков. — Сказать?

— Ага, — кивнул Марик, и у него заныло в груди от предчувствия какой-то гадости.

— Дай двадцать копеек, тогда скажем, — и Стас протянул ладонь.

— У меня только на завтрак.

— А нам все равно.

— Ну, на, — Марик вытащил кошелечек, из него — единственный двугривенный и положил на ладошку Стаса.

— Говори, — сказал Стас Игорястику.

— Ты домой звонил? — спросил Игорястик нейтральным голосом.

— Зачем? — вскинулся от охватившей его тревоги Марик. — Зачем?

— Спокуха, — придвинулся к нему Стас. — И не пыли, понял?

— Ну что, что?.. — Марик умоляюще глядел на Игорястика, на Стаса глядеть ему было противно.

— Ты с собакой гулял? — спросил Стас.

Кровь отлила от щек Марика, он даже от растерянности пальцами губы прижал, чтобы они не кривились.

— Нет, — сказал он. — Я только вывел ее перед школой. Бабушка сказала, что пойдет с ней в «Гастроном».

— Точно, — сказал Стас. — Так она посадила ее у входа, так?

Марик-Марик передернул плечами, на Стаса он так и не мог поднять глаз.