Дом с привидениями
Шрифт:
— Ну, знаешь ли! — воскликнула Кира Викторовна и засмеялась, и все засмеялись вслед за ней.
В класс, тяжело дыша от единоборства с дверью, вбежал Брегвадзе и плюхнулся на свое место, а Костов продолжал как ни в чем не бывало:
— Значит, так, портфеля новенькой Николаевой я не видел в глаза, но, может быть, кто-нибудь все-таки видел, и кто-нибудь, может, все-таки заходил сюда, то есть в класс на переменке, потому что я должен был в туалет выйти. Не может же человек, даже если он дежурный, сидеть в классе и урок, и перемену, и еще урок, и еще перемену и…
—
Костов сел.
— Во сила! — с завистью произнес Рябоконь. — Так и чешет подряд, а у меня на столько слов не хватает.
— Может, ему на переменке по шее дать? — спросил Марягин.
— За что? — подняла на него глаза его соседка, худенькая девочка с мешками под глазами.
— Просто так, — ответил Стасик.
— Только не сильно, чуть-чуть, — согласно кивнула худенькая.
— А я чуть-чуть не умею, — стал вдруг хвастать Марягин. — Я знаешь, как?.. Раз-два!.. — И он так размахался, что сшиб на пол тетрадку худенькой девочки.
— С ума сошел! — гневно крикнула Кира Викторовна и с такой силой шлепнула ладошкой по крышке учительского столика, что из него почему-то выскочил ящики в нем… — Смотрите! — воскликнула Кира Викторовна и вынула оттуда чешский портфель с лямкой.
— Ой! — воскликнула Николаева.
— Твой? — спросила в рифму Кира Викторовна. — Как ты сказал, Стасик, — самовывал? Сам вывалился?
Но почему-то никто не засмеялся.
— Кто же его сюда положил? — Кира Викторовна обвела взглядом класс. — А?
Тридцать пять пар невинных глаз доверчиво глядели на учительницу.
— Кира Викторовна! — снова поднял руку Брегвадзе.
— Что, Сандрик, опять? — спросила учительница.
— Опять нэт! — твердо ответил Брегвадзе. — Только мы, наверное, не пойдем кормить бегемота!
— Почему? — класс от ужаса прямо застыл.
— Почему, Сандрик?
— Кира Викторовна, — хрипло, волнуясь, — продолжал Брегвадзе. — У Марика-Марика украли собаку, и он теперь ее ищет.
— Кто тебе сказал? — Кира Викторовна подошла к его парте.
— Один какой-то большой, в туалэте, — почему-то прошептал Сандрик.
Даже непонятно, почему дом, в котором жила собака, вдруг, оставшись без нее, становится таким пустым и гулким. На крюке в передней висит запасной поводок с парфорсным ошейником. Лежит коврик, вытертый ее боками коврик, и пустая миска перед ним. Какие-то разноцветные кубики, смятые собачьими челюстями. Когда пес в доме, этих предметов не замечаешь, но когда его нет — они просто лезут в глаза.
— Ба! — закричал Марик, войдя в переднюю.
Никто не ответил, бабушки не было.
Марик обежал всю квартиру. Это была хорошая старая московская квартира, еще дореволюционная, в которой жили уже, наверно, четыре поколения Селищевых, если не пять. И белая эмалированная табличка на входной двери «Докторъ Маркъ ?едорович Селищевъ, д?тскiя болезни» с пожелтевшей,
Марик обежал все закоулки и только одному ему известные уголки.
— Нави! Навичка! — кричал Марик, надеясь на чудо. Но чуда не свершилось. Собаки в доме не было, а была та самая пустота и гулкость, от которой хотелось плакать. Марик швырнул портфель на пол и как был в уличной куртке и школьной форме, так и упал ничком на свою постель и зарылся лицом в подушку. На кухне играло радио, в большой комнате тикали часы, голуби, громко переговариваясь, шумно топтались на подоконнике, но такого желанного стука собачьих когтей по паркету не было. Пережить это сил не хватало.
Оля стояла у окна в коридоре с Николаевым.
— Папа пролетел над медведями низко-низко, и они не испугались грохота моторов.
— Это реактивный? — спросил Николаев.
— А то. Камов-24.
— Ну и… — нетерпеливо торопил Николаев.
— А они не испугались. Они сидели, подняв морды, и ждали, когда… их спасут от огня.
— Оля! — К их окну на всех парусах приближалась Кира Викторовна. — Мальчик, — сказала она Николаеву, — иди поиграй во что-нибудь. Девочка…
— У меня имя есть, — мрачно произнесла Николаева. — В вашей школе все говорят «девочка» и «мальчик»?
— Ты что, делаешь мне замечание? — напряглась Кира Викторовна.
— Простите. Нет. Но вы…
— В общем, так, — продолжала Кира Викторовна. — Я вижу, что ты никак не можешь войти в коллектив девочек…
— Я-то хочу, но вот они… Я очень хочу!
— Не перебивай меня, девочка, то есть Оля, это невежливо.
— Я не перебиваю, я думала, что вы уже кончили.
— Нет, не кончила. А кончить я бы хотела вот чем… Тебе задание, Оля: обязательно подружись на продленке с нашими девочками. Понятно?!
Оля пожала плечами.
Так пролежал Марик сколько-то времени, тяжело и протяжно вздыхая, как вдруг во дворе раздался резкий свист. Потом свистнули еще раз. Потом о стекло балконной двери звякнул ловко брошенный камешек.
Марик понял, что это не случайно, вскочил, подбежал к балконной двери, распахнул ее и вылетел на балкон. Раздвинув высохшие в ящиках цветочные стебли, он поглядел вниз. Сперва ему показалось, что во дворе никого нет, но потом из-под балкона вышли двое, словно отделились от стены, Кондратенко и Толокно. Марик негромко свистнул. Кондратенко поднял руку.
— Вы! — крикнул Марик со вспыхнувшей вдруг надеждой. — Бегу!
— Скорей! — ответил Толокно.
Ждать лифта терпенья не было, и Марик помчался по лестнице пешком. Сбегая с этажа на этаж, он глядел в окна, и в окнах этих появлялось то небо, то верхушки древесных крон, то дальние крыши, то густая листва. Но вот наконец он распахнул дверь и выбежал во двор.
Они стояли на расстоянии десяти шагов друг от друга, перебрасывались особым летучим пластмассовым диском и, очень ловко извиваясь всем телом, его ловили. Они не прекратили игры, когда он вышел и медленно приблизился к ним.