Дом с золотыми ставнями
Шрифт:
– Это отдельный разговор… Но хорошо, что у вас остались уважительные воспоминания о нашем друге. Вы можете проявить человеческое любопытство заодно с христианским милосердием и оказать ему посмертную услугу.
И рассказала, в чем дело – "девочке нужны настоящая опека и забота, и мы, друзья ее отца, будем заботиться о ней, но в официальные опекуны, конечно не годимся. Нам нужен человек, которому мы могли бы доверять, – как, донья Вирхиния?" Дама успокоилась слегка, поняв, что ничего страшного ей пока не грозит. Но не совсем:
– А что же с подлинником этой расписки?
– А
Одно дело было сделано. Затруднений в нем я не предполагала и не встретила. Надо было приступать ко второму. А меня брал страх: как я скажу парню, убежденному, что он белый…
Санди попробовал посоветовать: придумай что-нибудь, мол, ты его кормилица или что-то в этом роде. Но Гром сказал, чтобы не морочили голову парню и самим себе.
Если ему врать, тогда лучше вовсе не трогать. Мол, если ты его родила, жена, куда он от этого денется?
Около пяти часов пополудни мы с Филомено стояли у кованых ворот особняка, который за пятнадцать лет до того был за городом, но со временем очутился в начале широкой, хорошо мощеной улицы, по обеим сторонам которой располагались в зеленых парках белые виллы.
Я не стала приближаться к ограде. Моя фигура всем почему-то всем хорошо запоминалась, наверно, из-за роста. Филомено подошел к воротам и серебряным реалом стал делать намеки садовнику, неторопливо ковырявшемуся в клумбе. Тот намек понял, перекинулся парой слов с моим парнем и шмыгнул на задний двор.
Прошло, наверно, не меньше получаса, пока на дорожке показалась величественная фигура домоправительницы. Она наморщилась, увидев незнакомого мальчишку, но сын подхватил ее под руку и повел в ту сторону, где я прогуливалась взад и вперед.
Похоже, старые шлюхи никогда ничему не удивляются. Евлалия глазом не моргнула, увидев меня на дорожке, хотя отлично знала, что уезжала с Кубы.
– Здравствуй, кумушка, – сказала она мне, – что, в Африке слишком припекает?
– Пожалуй, кумушка, – отвечала я, – мне-то ничего, но для детей климат оказался плох. Ты уже выдала замуж внучек? Марта сказала, что я должна помочь им с приданым.
И с тем вложила ей в руку увесистый кошелек.
Квартеронка хмыкнула, опустила его в карман передника, – а эти карманы, надо сказать, до того здоровы – прямо бездонные! Она повела меня куда-то вбок, где в ограде, окружавшей сад, была маленькая калитка. Отперла ее своим ключом, вошла со мной и снова закрыла на замок.
– Как я нашла его? Не твоя забота, как. Сама проверяла все твои приметы, по-моему, все сошлось. Я следила за ним давно, парень неглуп, хоть и себе на уме. Когда сеньор капитан ушел в отставку, он занялся коммерцией, – отчего же нет, если деньги водятся, и ему потребовался секретарь. Мальчишка воспитывался в хорошем месте, имеет рекомендации от монастыря. Ученый, грамотный, фу-ты-ну-ты, английский, французский, даже латынь – молитвы, что ли, читать? Воспитанный, вежливый, язык подвешен… к месту пришелся. Даже слишком бойкий: завел шашни с дочкой сеньора. Знаешь, капитан овдовел три года назад? Единственная дочка, нинья Сесилия. Залетел
Филомено заартачился – ему смерть как хотелось поглядеть на брата, но Евлалия его взяла за ухо и повела за собой:
– Побудешь, где я тебе скажу.
Вечерело, вытянутые тени ложились поперек дорожек. Деревянная скамья казалась раскаленной сковородой, и я не могла усидеть спокойно.
Наконец в дальнем конце аллеи мелькнула юношеская фигура, – узкие панталоны обтягивают ноги, просторная белая рубаха схвачена тугими манжетами в запястьях.
Пружинящим, размашистым шагом подошел он ко мне:
– Ты хотела меня видеть?
Я смотрела на него молча и долго, – так долго, что он смутился. Он был красивый юноша, почти семнадцати лет. Чуть выше среднего роста, крепок в кости, широко развернуты плечи. Кожа покрыта тем красноватым загаром, что бывает только у белых людей. Курносый нос, широко расставленные глаза, зеленые, как у кошки.
Круто вьющиеся волосы серебристо-русого цвета, нежно-розовые губы с пушком над верхней. Мастью он удался в отца. Но статью…
– Что ты меня рассматриваешь, женщина? – перебил он мое молчание. – Евлалия сказала, что меня ждет какая-то особа, имеющая сведения о моей родне. Это ты – та особа? Слушай, что ты на меня пялишься, я что, на кого-то похож?
– Похож, – сказала я, – очень похож. У тебя на запястьях – две линии из точек, по шестнадцать в каждой, и такие же на лодыжках. За левым ухом татуировка в виде крошечного молота и на шее сзади, под волосам, родинка. Так?
Он улыбаться перестал.
– Так, все так. Ну и на кого же я похож?
Я не задумывалась с ответом.
– Блондин, как твой отец. Но только папочка у тебя был хлипкий, плюнь – перешибешь. Ты пошел в дядю по матери, – лицо, фигура, походка, все манеры.
– И кто же этот дядюшка, на кого я похож?
– Эдан Митчелл, кучер богатого лондонского купца, он недавно перебрался из Англии на Ямайку. Он мальчиком был молотобойцем в кузне своего отца и мог отбиться один от пятерых балбесов.
– Неплохое родство, – отвечал юноша с задумчивой усмешкой. – Я бы предпочел в дядюшки самого купца, а еще лучше лорда, но уж если кучер – согласен, пусть будет кучер. Рассказывай дальше, женщина. Кого ты еще знаешь из моей родни?
– Могу назвать тебе имя твоего отца. Может статься, ты с ним знаком, а если и нет – его имя наверняка тебе известно.
– Ну? – и нахмурился, сведя брови тем же движением, как это делал всегда его дед, мой отец.
– Фернандо Лопес Гусман, он женат на двоюродной сестре твоего хозяина.
– …ньо! – только и сказал парень, сжав кулаки. – Ты это точно знаешь?
– С осени тысяча восемьсот шестнадцатого по февраль тысяча восемьсот девятнадцатого я жила в его усадьбе "Санта-Анхелика" в качестве горничной доньи Белен. Мое имя – Кассандра Митчелл де Лопес, сынок. Может быть, оно тебе тоже известно.