Дом с золотыми ставнями
Шрифт:
Тут уж сомнений в породе и происхождении быть не могло. Девчонка точно была из Суаресов. И на лицо, и на стать, а самое главное – на характер. Никакой тебе паники, обмороков, охов. Всей уступки слабости – минута рыданий, когда дела кажутся безнадежными. Но едва забрезжил шанс, утерлись и думаем, как его использовать. Не из кисейных барышень. Всегда я любила таких, и эта сразу пришлась по сердцу. Сил и кипения страсти хватит с избытком на двоих.
Недостаточно решителен избранник? Восполним!
Да уж, от
А впрочем, порода складывается с нескольких сторон, и еще не все в раскладе ясно…
Но девочка понравилась сразу и безоговорочно.
– Ох, уж эти бумаги! – сокрушалась я. – Зачем бумажка, если сам человек налицо? Придумали же люди… значит, твой отец хочет отдать тебя замуж с выгодой?
– Я надерзила ему сегодня. Я сказала, что не хочу за старика. Я сказала, что люблю другого.
– И что папенька?
– Он расхохотался. Он сказал, что знает все, что наша тайна известна всем до самого тупого негритенка с кухни. Он сказал, что мое дело – прийти к венцу невинной, а потом он сам мне поможет наставить мужу рога. Боже мой, ведь этому старику сорок шесть!
Не знаю, чему я больше смеялась.
– Узнаю дона Федерико! Суаресы, они все такие, лишь бы было шито-крыто, а там – что ни сотвори! Но насчет возраста, ты, детка, ошибаешься. Для мужчины от сорока до пятидесяти – самый расцвет, поверь мне.
Вернулись Энрике и Филомено, и пикантный разговор пришлось оставить. Но мы условились о новой встрече.
На другой день Энрике пришел в трактир, где мы остановились. Весь день до его прихода мы обсуждали дело. Оно не было таким простым. Нет, выкрасть девочку труда не составляло, а что потом? Не в паленке же ее прятать. А в Порт-Рояле могут спросить, кто такая, и без бумаг придется туго.
– Каков тебе показался братец? – спросил Факундо у сына.
– Так, ни то, ни се… и девчонка у него худышка, ни зада, ни переда.
Я беспокоилась, как Факундо поладит с пасынком. Он с трудом принял немилое дитя во младенчестве, как-то он примет его взрослым?
Энрике выглядел растерянным и озабоченным. Он сел на диван и не знал, с чего начать. Тогда Гром распорядился по-своему: он достал рому и стопки, налил всем понемногу и велел выпить. Энрике колебался. Едва ли не первый раз в жизни он держал рюмку в руках. Но чем-то надо было приводить его в себя, и старое средство помогло. Порозовели щеки, ожили любопытством глаза, развязался язык.
– Простите меня… мне до сих пор с трудом еще во все верится. Я привык быть сам по себе и даже не думал, что у меня есть родители…
– Тебе это был тяжелый удар, сынок? – спросил Гром, усаживаясь около мальчика на корточки.
– Как обухом по голове! – отвечал тот, не задумываясь. – Все знают, какая разница – быть белым или цветным, даже если ты всего-навсего Вальдес.
Факундо слушал и согласно покачивал головой. Ему нравилась прямота ответа.
– Я знаю того, кого ты назвала моим отцом. В той стороне мне нечего искать. А кто такие вы? Сесилия слышала что-то из семейных преданий. Беглые, симарроны.
Кажется, ходили со знаменитым Каники, потом пропали на много лет. А теперь появились, как чертик из табакерки. Как это получилось? Как вы оказались здесь, в Гаване, и разгуливаете среди бела дня? У меня не укладывается в голове.
Скажите мне, что к чему.
– У тебя в голове много мусора, сынок, – ответил Гром. – Если его оттуда вытряхнуть, все уложится хорошохонько. Черное – это черное, а белое – это белое, так вас там, в монастыре, учили? Незачем добавлять тебе головной боли.
Может быть, на первый случай тебе достаточно знать, что мы твоя семья и готовы тебе помочь в деле, которое ты посчитал безнадежным. Так? Конечно, так. Ты знаешь, что мы висельники, но все равно готов принять нашу помощь, э?
У сына блестели глаза. Ром на него сильно действовал.
– Вы отчаянные люди, – сказал он. – Наверно, только такие и могут мне помочь.
Потому что сам я не знаю, как поступить.
Мы кое-что придумали на этот счет и объяснили парню, что потребуется от него и от его возлюбленной. Выслушал, подумал и кивнул:
– Согласен. Если только согласится Сили, я согласен.
Потом я рассказала сыну историю его происхождения: откуда он взялся и как потерялся, и что из этого последовало. Я не была слишком откровенной в том, что прямо его не касалось. Не оттого, что не доверяла – того, что он знал, хватило бы препроводить нас известно куда; нет, просто мы еще не освоились достаточно, чтобы быть откровенными. Головной боли ему впрямь было достаточно на первый раз.
На прощание я дала ему денег. Он заколебался, принимая их и мне это было больно и обидно.
– Сынок, – сказала я, – эти деньги такие же честные, как у твоего патрона. Ты веришь мне на слово или рассказать, откуда они?
Энрике смутился. Взял кошелек, опустил, не глядя, в карман и молчал, не зная, как поблагодарить. Слова "мама" все не могло сойти с его языка, а не называть меня так он тоже стеснялся. Все это я понимала, и сам мальчик был как на ладони: серебристо-русые волосы, глаза цвета светлого изумруда. Цвета его характера: зеленый и серебристый. Таким он и доныне остался.