Дом там, где твое сердце
Шрифт:
– Закрой двери, Рейхан. Не случилось ничего особенного. Мы катались верхом с Феризат, и ей стало плохо от солнца.
– Думаешь, я не вижу, что её руки связаны? – Рейхан бен-Сина кивнула в сторону неподвижной фигуры на кровати. – Она сводит тебя с ума, а ты позволяешь это. Почему?
– Кому действительно позволено слишком много, так это тебе, Рейхан, – сердито проговорил Лалие. – Ты везде подглядываешь, шпионишь…
Дочь Маржан заплакала от ревности и от обиды:
– Но я люблю тебя! Люблю так, как она никогда не полюбит! Почему она, а не я, почему?
– Я люблю её, Рейхан. Давно люблю. Это она приходила в мои сны, это её, а не тебя, я видел, когда ты делила со мной ложе…
Рейхан дико вскрикнула, накинула петлю из шарфа на шею, пытаясь задушить себя. Омар не дал ей этого сделать, но не
– Пусти, я убью себя! – кричала Рейхан. – Мне не нужна жизнь, если ты отвергаешь меня ради чужеземки!
Марис не стал тратить время на объяснения, какая из женщин ближе ему по культуре и крови. Честно говоря, он сам этого не знал. Но только доступность Рейхан больше его не привлекала.
– Ты с самого начала знала, Рейхан, что наши отношения не вечны. Я не обещал сделать тебя женой. У меня будет только одна жена, и выбор уже сделан.
Дочь Маржан зарычала от разочарования:
– Я вырву сердце у этой белой суки и приготовлю его тебе на ужин!
Пройдя к двери, Омар Лалие распахнул её:
– Уходи из этого дома, Рейхан, и не возвращайся. Мы с отцом больше не нуждаемся в твоих услугах.
Рейхан бен-Сина недоверчиво уставилась на него.
– Что ты говоришь, Омар…
– Ты забыла свое место, служанка, – голос хозяина звучал раскатами грома. – Ты чуть подняла голову из пыли и возомнила себя равной своему господину. Ты знаешь, как мы поступаем с плохими слугами.
– Мой господин, не прогоняй меня! – рыдая в голос, Рейхан рухнула перед ним на колени. – Я умоляю, я клянусь, я стану хорошей рабыней – слепой, глухой. Я откажусь от всего, только чтобы служить тебе, мой господин Омар…
Лалие ещё колебался, но пересилило, как обычно, воспоминание о Маржан. Она обязательно пожалуется отцу, если с Рейхан что-то случится. А Хусейн заслужил спокойную старость.
– Оставайся, – буркнул он. И брезгливо освободил руку из-под страстных поцелуев, которыми покрывала её Рейхан. – Но сейчас уходи. И забудь о том, что ты видела.
После исчезновения дочери экономки Марис всего лишь вынул платок и распутал верёвку на руках Элизы. Желание предпринимать что-то ещё начисто отбила история с влюблённой идиоткой Рейхан. Интересно, какими аргументами руководствовался Аллах, совершенно лишая женщин здравого смысла?
Глава 21
Во всём огромном, ведомом лишь Аллаху подлунном мире не было у Хусейна Лалие слуги преданнее Керима ибн-Баррадеха. Все достоинства редким образом соединились в одном человеке: и острый слух, и проворный разум, и быстрые ноги. От неприметной своей внешности – не красавец и не урод – Керим только выигрывал. В любом обществе он умел так слиться с обстановкой, что его и не замечали; а Керим ибн-Баррадех слушал и нёс всю добычу, иногда ценную, а когда и не очень, своему господину. А уж потом враги Хусейна Лалие не уставали дивиться его осведомлённости. Пока не приступали к счёту собственных потерь. И лишь ради хотя 6ы частичной компенсации все старательно распространяли слухи, что Хусейн Лалие – не правоверный мусульманин, что у него на службе находится целый легион тёмных демонов, умеющих проникать в любую щель. Ещё ни один из них не догадался связать демонов с тем так похожим на них самих загадочным незнакомцем, с которым они неосмотрительно откровенничали. Умению Керима превращать своё тело в пустой сосуд завидовал и Хусейн. Каждый человек считает себя самым достойным созданием на земле, даже нищий, выпрашивающий сантим у парижской церкви, каждый хотел 6ы сутками говорить о себе. Да мало находится желающих слушать, все норовят перевести разговор на собственную персону. А Керим умел – наверное, оттого, что был он в младенчестве брошен гулящей матерью на улицах Тегерана, а никакого Баррадеха, сыном которого он именовал себя, и в природе не существовало. Но эту тайну знал лишь Хусейн Лалие, а болтать попусту араб никогда не любил. Не рассказывал Хусейн своим домашним о том, как проснулась в его сердце жалость при виде пятнадцатилетнего тощего паренька, приговорённого к отсечению рук за воровство кошельков из карманов богатых тегеранцев. В глазах парня светились ум, злость и никакого отчаяния, только поиск пути, по которому можно было 6ы
Мальчишка попытался от него сбежать скорее, чем этого ожидал Хусейн, не без выдумки отвлекая внимание навязанного ему сопровождающего. Малолетний вор долго не мог прийти в себя от изумления, поняв, что длинный хлыст потомка погонщиков быстрее его ног. Хусейн не торопясь подошёл к валявшемуся на мостовой парню, сматывая хлыст, перехвативший лодыжки беглеца, и поставил ногу на бритую голову, вжимая разбитый нос в раскалённые солнцем камни.
– Скажи твоё имя, – потребовал человек со сноровистым хлыстом и диковинным выговором, какого раньше не слыхивал юный вор.
– Керим, – пробормотал мальчишка. – Керим ибн-Баррадех, эфенди, лучший чистильщик богатеев во всём Тегеране.
Человек будто и не расслышал его похвальбы.
– Я спас твои руки, Керим, теперь за тобой выбор. Можешь уйти на все четыре стороны и подохнуть, как собака, в канаве, когда тебя снова поймают стражники. А можешь служить мне, Хусейну Лалие, далеко от этих краёв. Ты никогда не вернёшься в Персию, зато увидишь весь остальной мир. Согласен?
Потрясённый Керим задёргал головой, тогда Хусейн Лалие перевернул его на спину и протянул руку как равному:
– Ты отныне мой слуга, Керим ибн-Баррадех, а я – господин тебе. Ослушание принесёт тебе немедленную смерть, верная служба – невиданную награду.
Жизнь на улицах приучает лишь к одному авторитету – закону силы. Керим не поверил 6ы чужаку, вздумай тот обещать ему ласку и заботу, даже если это впоследствии оказалось 6ы правдой. А вот побои и смерть – это реальность. С того дня Керим ибн-Баррадех опасался лишь одного – оказаться недостойным своего хозяина.
Срок службы Керима исчислялся уже годами, когда в доме Хусейна во Франции появился худосочный смазливый мальчишка, которого Хусейн назвал своим сыном, хотя все в доме знали, что это не правда. Но то была ложь, угодная Аллаху, и Керим первый перерезал 6ы глотку тому, кто начал болтать лишнее об Омаре. Все трое они вернулись в великую пустыню – туда, где сотни лет, трепеща на ветру, стояли шатры предков Хусейна. Теперь их сменили дворец и слуги-берберы, готовые исполнять любые желания повелителя. Но набивать живот сладостями да почивать на мягких подушках не было мечтаниями Хусейна, Керима и Омара. Керим научил мальчишку драться палкой, голыми руками и даже зубами, Хусейн передал сыну редкостное владение хлыстом; Керим заставлял зубрить арабские диалекты, а Хусейн ввёл обычай каждый день говорить на другом языке. Дней было шесть, в субботу, день поклонения Аллаху, Омар выписывал суры на пергаменте арабской вязью. В семнадцать лет Керим отвёл молодого господина к опытной женщине, щедро заплатив ей из денег Хусейна, а следующим утром Хусейн обучал Омара на французском языке умению обольщать красавиц с положением в обществе. Омар часто покидал отчий дом, чтобы попробовать свои силы, но всегда возвращался к бесконечным, как время, пескам; и с каждым таким возвращением Керим с удовольствием наблюдал, как мальчик всё более превращается в мужчину. А пять месяцев назад господин приказал Кериму приготовиться к путешествию – Омар Лалие хотел, чтобы они присоединились к нему в далёкой варварской стране. Но даже у дикарей Керим не ожидал увидеть снега.
– Разожги жарче огонь, Керим, – Хусейн Лалие мельком глянул на скорчившегося у дверей слугу. – День сегодня холодный, наверное, будет снег.
Худощавый, невысокого роста Керим опрометью бросился к брускам дерева, сложенным у решётки камина.
– Опять холодно, эфенди, – ворчливо пожаловался он. – В этой стране всегда холодно, всегда белый снег. Зачем только господину Омару потребовалось…
– Замолчи, Керим, – без всякой злости остановил его хозяин. Слуга и сам был готов уже провалиться сквозь землю: как только он, рождённый вором, осмелился обсуждать побуждения своего господина? Лишь более двадцати лет службы Лалие оправдывали его.