Дом тихой смерти (сборник)
Шрифт:
Надежда, промелькнувшая в полных отчаяния глазах, видимо, придала силы бывшему помощнику нотариуса. Желтые щеки окрасил лихорадочный румянец. Впрочем, может быть, это была краска стыда?
— Что ж, — начал он тихим, полным раскаяния голосом, — я напился как… как последний… — Броустер так и не уточнил, как именно он напился, возможно, просто не мог найти достойного сравнения.
— Вы часто выпиваете? — пришел ему на помощь следователь.
Подследственный позволил себе даже негромко вскрикнуть от возмущения.
— Что вы! Я вообще не пью! Разумеется, после того, что произошло,
— Тогда почему же вчера… Что за праздник был?
Броустер еще ниже поник головой.
— Я и сам толком не понимаю, как оно все произошло. Я сидел у Лионса. Знаете, кабачок на углу Редкросс. Там я обычно обедаю. Ко мне подсел незнакомый человек…
— О нем расскажите поподробнее. Как он выглядел?
— Он показался мне иностранцем. По-английски говорил очень хорошо, но акцент все-таки чувствовался. Знаете, такой немного гортанный выговор. И, кроме того, лицо смуглое.
— На индейца похож?
— Мне трудно сказать, я индейцев не встречал, а вот на испанца, пожалуй, похож. Ну, слово за слово, разговорились. В таких маленьких ресторанчиках, знаете ли, нравы простые, и люди легче общаются.
— О чем был разговор?
— Сначала поговорили о забастовке шахтеров, все об этом говорят. Потом перешли на филателию. Я уже много лет собираю марки. Хобби у меня такое. Прямо-таки страсть. Он мне показал несколько штук, у него были с собой. Спросил, не подделка ли и сколько они могут стоить. Я немного в этом разбираюсь. Ну высказал я ему свое мнение. Он был в восторге. Стал говорить, что я оказал ему прямо-таки бесценную услугу и что наше знакомство надо отметить. Заказал водку. Когда я попросил подать к ней содовую, он даже руками замахал — как можно портить такой благородный напиток! «От одной рюмки вам плохо не будет, а в такую промозглую погоду нет ничего лучше для здоровья». И в самом деле, день был исключительно мерзкий. Я и подумал — выпью рюмку, не опьянею же с такой малости. Выпил. Вторую рюмку он в меня чуть не силой впихнул. Ну, а после уже пошло само… Знаете, для непривычного человека… Развезло меня.
— А о чем вы еще разговаривали, кроме филателии?
— Да ни о чем особенном. Разговор вертелся вокруг всяких подвернувшихся тем, как бывает обычно со случайными знакомыми.
— В том числе и о вашей работе в нотариальной конторе?
— Да, и об этом поговорили. Но ничего особенного. Он спросил, много ли у меня работы. А узнав, что много, посочувствовал. Сказал, что считает такую работу очень мудреной, ему дескать с ней ни за что не справиться. Ведь всякие такие документы о наследствах страшно сложная штука, «премудрая», как он выразился.
— А не интересовался ли он каким-нибудь конкретным документом? Пожалуйста, постарайтесь припомнить, это очень важно.
Броустер опять потер лоб, стараясь собрать мысли.
— Извините меня, сэр, — сказал он вздохнув. — Такая каша
— Наверняка вам вспомнилось завещание профессора Вильяма Б. Хоупа? И вы назвали фамилию профессора вашему случайному знакомому?
— Ох, боюсь, назвал… Такое нарушение правил! Сам не знаю, как у меня вырвалось. Никогда раньше такого со мной не случалось…
— А о том, что завещание было официально оформлено и подписано, вы тоже сказали вашему собутыльнику?
Побледневшее лицо помощника нотариуса и весь его виноватый вид и без слов свидетельствовали о том, что так оно и было.
— Сказал, — чуть слышно признался Броустер. Решившись, он поднял голову и кинул испуганный взгляд на представителя Скотленд-Ярда.
На спокойном, можно сказать — равнодушном лице последнего не отразилось никаких эмоций.
Между тем внутренне Гарри Гопкинс весь буквально клокотал от обуревавших его чувств. Он прекрасно отдавал себе отчет в том, что над головой одного из обитателей виллы профессора Хоупа нависла смертельная опасность.
— Скажите, Броустер, вы смогли бы опознать вашего собутыльника? — поинтересовался он.
— Наверняка узнаю, если встречу, — был ответ. — Столько несчастий принес мне этот человек! Лицо его навсегда врезалось в мою память. Да и запомнить его нетрудно, уж очень характерные черты. Ну, и этот шрам на брови…
— Какой шрам? Вы ничего не упомянули о нем.
— Простите, и в самом деле, просто мне трудно собраться с мыслями. Да, у него был очень заметный шрам. Вот тут, на брови, шел наискосок, — Броустер показал на собственной брови.
Такая характерная примета! Наконец что-то конкретное! Надо спешить!
Представитель Скотленд-Ярда, поднявшись, поблагодарил Броустера за беседу и, прощаясь, сообщил, что тот может завтра опять приступить к работе в нотариальной конторе фирмы Стимс энд Стимс. Ошарашенный помощник нотариуса — теперь уже не бывший! — не мог поверить своему счастью, несколько раз переспросил, не ослышался ли он, а, поверив, чуть с ума не сошел от радости.
Не дослушав его горячих слов благодарности, лейтенант поспешил удалиться.
Не прошло и часа, как десятки агентов Скотленд-Ярда уже получили описание смуглого мужчины со шрамом на левой брови и разбрелись по всему огромному городу в его поисках.
— Да что же конкретно мы ему инкриминируем? — поинтересовался начальник розыскного отдела.
Лейтенант Гопкинс задумался лишь на долю секунды.
— Нарушение тайны служебного документа, — ответил он.
Начальник розыскного отдела удивился.
— Не такое уж это большое преступление в конце концов. А мы по всему городу разослали людей.
— Да, не такое уж большое. Но у меня есть основания полагать, что он будет осужден и повешен.
Начальник онемел.
— Как, за такой проступок…